Татьяна Лисицына - Не жизнь без тебя

– А вот матушка твоя ни разу со мной не кончила. Только подставлялась.

После его слов, из жертвы я мгновенно превратилась в шлюху, и мое расслабленное от наслаждения тело, тут же подтвердило выставленное против себя обвинение. Я вскочила, подхватила валявшийся на полу халат и быстро закуталась в него. Сзади меня вспыхнул свет торшера.

– Кристина!

Я обернулась через плечо. Петрович, растянувшийся на простыне с вялым членом, мгновенно вызвал желание стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Он не должен был делать это со мной. Если бы он был нормальным человеком, он никогда бы не принял моей жертвы.

– Тебе повезло, что ты в раннем возрасте испытала оргазм. Многие взрослые женщины только мечтают об этом.

У меня пересохло в горле. Повезло? Я должна была почувствовать первый оргазм – те, которые я получала, лаская себя, не в счет – с каким-нибудь красивым парнем, который бы любил меня.

Петрович зевнул и отвернулся от меня, щелкая пультом телевизора. Подавленная случившимся я словно приросла к полу и не могла двинуться. Вспыхнул экран, зазвучал голос диктора, предсказывающий дождь и слякоть. Я, обожавшая солнце, порадовалась, что завтра его не будет. Солнечный день мне с моим позором не пережить. Повернулась на ватных ногах, чтобы идти к себе.

– Не забудь выпить таблетку, – раздался голос Петровича.

Взяв упаковку, я отправилась на кухню за водой. Зажав одну таблетку в ладони, я пересчитала остальные, размышляя, умру ли я, если проглочу их все сразу. По ногам потекла сперма, одна капля, как и в первый раз, упала на плитку. Точно так же я растерла ее ногой. Я не могу позволить себе умереть. Я обязана жить и выжить. И мне предстояло решить как. Я запила таблетку водой и спрятала остальные в карман.

На помощь пришли книги. В них я искала ответы на свои вопросы и даже иногда находила. Упиваясь чужим миром любимых героев, я забывала о своем перевернутом существовании то ли женщины, то ли подростка. К моменту возвращения мамы из больницы я настолько освоилась со своей ролью, что даже смогла смотреть ей в глаза. Я сделала это ради нас, мамочка, и пусть весь мир судит меня. Зато мы в тепле и у нас есть деньги. Тогда-то во мне и зародилась мечта о собственном доме. И ради своей мечты я могла пойти на все.

После моего оргазма наши отношения с Петровичем изменились. Раз я получала удовольствие наряду с ним, значит, должна и платить за него. Крохотный росточек желания убить моего мучителя с каждым месяцем выпускал по листочку. Петрович много пил, его мужские функции слабели. Уже просто я и мое развивающееся тело его не возбуждали. То он не мог кончить, то его орган отказывался подниматься. На мое счастье он не оказался фанатом орального секса. Его возбуждали разные позы и переодевания. Началось с того, что однажды я вернулась из школы, а он оказался дома. Вид моего короткого зеленого сарафанчика в синюю клеточку так возбудил его, что он тут же быстро кончил, уложив меня на кухонный стол. А потом, поедая приготовленный мной его любимый грибной суп, допрашивал меня с пристрастием, не пристают ли ко мне мальчишки. И если что, он готов с ними разобраться.

– Грудь-то у тебя ого-ого стала, – Петрович грубо ущипнул меня за сосок. – Еще подросла, с тех пор, как я ее трогаю. Тебе же нравится, а?

Я отвернулась, что было воспринято, скорее как смущение, хотя я испытывала желание надеть ему на голову кастрюлю с горячим супом. То ли от неожиданности, то ли от предчувствия, что это только начало его извращений, я почувствовала себя еще больше использованной, чем обычно.

Кем я только не была потом. Женщиной-кошкой, женщиной-вамп, служанкой, госпожой с хлыстиком. Надо отдать должное, однажды я с огромным удовольствием вытянула его по спине хлыстом. Он тоже привыкал мне делать больно. Брал меня, где попало. В коридоре, кухне, ванной. Однажды нас чуть не застукала мама. Я жила в увеличивающемся кошмаре и не видела другого выхода, кроме убийства.

Через три месяца Петровичу пришлось нас прописать. Для того чтобы положить маму в очередную больницу, ей нужно было стать москвичкой. Мое сердце сжалось, когда мама искренне поблагодарила его. Когда мы остались одни, она заметила, что он не такой уж и плохой человек. Я отвернулась. Болезнь изменила маму, она сосредоточилась на себе и не замечала окружающее. А я все больше и больше накручивала себя, что должна позаботиться о себе, вспомнить о своей гордости и перестать быть удобной подстилкой и кухаркой в одном лице. Петрович вспомнил о моем предложении готовить в первую же неделю и с утра выдавал указания, чтобы ему хотелось на обед. А недавно после юбилея Петровича, где ему подарили большой аквариум, к моим обязанностям добавилась еще две – кормление рыбок и покупка корма.

Вдруг произошло то, что никак не ожидалось. В наш класс посередине года пришел новенький. Классручка посадила его ко мне. Сказала мимоходом, что нас с Корзиной давно пора рассадить, мол, много болтаем. Мельком взглянув на меня, паренек сел. Я слышала, как шептались девчонки за моей спиной. Наверно, обсуждали, как мне повезло: новенький был симпатичным. Широкоплечий, высокий, с почти сросшейся линией бровей над карими большими глазами. Паренек начал копаться в сумке. Достал тетрадку, учебник, зеленую ручку и уперся взглядом вперед. То ли на доску, то ли на блеевшую что-то про характер Андрея Болконского, нашу одноклассницу.

Я нарочито зевнула и отвернулась к окну. Денечек был серый, хмурый, апрельский. Голая ветка жалобно билась в окно. Мне почему-то пришла в голову мысль, что ей холодно и одиноко, как мне. Именно эти чувства одолевали меня последние полгода. Нервы на пределе, а я все никак не могла найти выход из положения.

– Воронцова, мечтать, конечно, приятнее, но вернитесь к нам, пожалуйста. – Нина Ивановна стояла у доски, глядя в мою сторону. – Кое-кто захихикал. В классе меня не любили. Да я и не старалась никому понравиться или с кем-то подружиться. Держались мы с Корзиной особняком, и я вовсе не была в восторге от того, что нас рассадили. Мы же не первоклашки, в конце концов. Справедливости ради надо отметить, что учителя меня не любили тоже. Училась я кое-как, с тройки на четверку, держалась независимо. Независимость шла не от высокого мнения о себе, а от моей ущербности, внутреннего стыда, с которым я никак не могла справиться. Я чувствовала себя развращенной, испорченной и грязной.

– Я попрошу вас поделиться книгой с вашим соседом, – строго заметила классручка, когда я с ненавистью взглянула на нее. – Сегодня мы будем разбирать характер Наташи Ростовой.

Я взяла второй том Толстого и положила на середину парты. Рядом с моим ухом прошелестело «спасибо».