Анна и Сергей Литвиновы - Эксклюзивный грех

– У Ивана сердце больное, – прошептала Клавдия Алексеевна.

Они вышли из квартиры, Клавдия Алексеевна торопливо поздоровалась с соседками, увлекла Надю прочь со двора.

Возле мэрии обнаружилась чистая, пустая лавочка. Они присели. Клавдия Алексеевна прикрыла глаза и сказала:

– Лена… Лена была беременна. Четыре месяца. Иван не знает. Узнал бы, кто отец, – убил бы.

Надя с ужасом наблюдала, как на глазах сереет лицо собеседницы. Но все-таки задала следующий вопрос:

– А вы?! Вы знаете, кто отец? От кого ребенок?!

– Не знаю, – глухо произнесла Клавдия Алексеевна. И повторила:

– Не знаю. А теперь – и знать не хочу.

Тяжело поднялась с лавочки и, не оглядываясь, пошла в сторону дома.

– Пожалуйста! Скажите! – крикнула ей вслед Надя. Клавдия Алексеевна обернулась. По щекам ее текли слезы.

– Не знаю я, Наденька, правда не знаю. И – не верю. До сих пор в это не верю. Не могла она… У нее и поклонника-то настоящего не было…

Она всхлипнула и выкрикнула:

– Леночка говорила мне, что целоваться даже не умеет!

– Может.., врачи ошиблись? – предположила Надя.

– Ошибки здесь быть не может. Сама заключение читала, – отрезала Клавдия Алексеевна.

Она быстрым шагом – будто спешила убежать от Нади – направилась к дому. Плечи ее были расправлены, пышные волосы, выбившиеся из пучка, трепетали на ветру.

Абу Эль-Хамад – это, конечно, суперверсия. И будь Дима журфаковским первокурсником, он бы на ней и остановился. Шутка ли – всемирно известный террорист, мультимиллионер, недавно погиб… Молодой Полуянов сказал бы себе: “С этим Хамадом явно что-то нечисто. И он может быть связан с моей мамой!.. Нужно раскручивать его, выяснять биографию, окружение, связи…"

Но Дима давно миновал возраст щенячьих журналистских восторгов. Ликовать будем, когда докажем. А доказывать что-либо еще рано. Еще не все версии отработаны.

Из “Желтой подводной лодки” Полуянов вернулся в гостиницу. Его немедленно, не слушая возражений, накормили куриным супом и отбивными с картошкой. Он отправился в кабинет, заварил себе очередную чашечку кофе и закурил послеобеденную сигарету. Запахи “Мальборо” и “Кап колумби” ласкали ноздри, а мозг ласкала уже новая, тоже очень необычная и красивая версия.

Абу Хамад – Абу Хамадом, но Колька Ефремов, зашифрованный в маминых дневниках под инициалом Н.Е., – тоже тот еще подарочек!

"В два часа ночи пришел студент Р. Я дежурила, только уснула. Он поднял с кушетки, попросил срочно прийти в общежитие. Спрашиваю, в чем дело, – мнется, говорит, его сосед по комнате, Н.Е., дурит, перебил посуду, плачет. Злюсь, говорю – что ж ты из-за ерунды такой меня будишь, я только уснула, валерьянки ему дай… А Р. помялся и говорит – да он там змей ловит… Срываюсь: неужели delirium tremens <���Белая горячка (лат.).>? Прихожу. В комнате полный разгром, разбросаны книги, сломана кровать, даже белье разодрано. Н.Е., я его почти не знаю, худой, хлипкий, как только смог учинить такой погром, забился в угол, дергается, рыдает, рвет волосы, кричит: “Змеи, змеи, душат, снимите!” Обманы чувств, бессвязность мышления. Аментивный синдром, гипнагогические зрительные галлюцинации. Спрашиваю Р. – он, может, запойный? Нет, говорит, вроде непьющий. Инфекционный психоз? Пытаюсь поговорить, успокоить, беру за руку. Н., кажется, расслабляется, внимательно слушает. Потом вдруг плюет мне в лицо. Вызываю психиатрическую “Скорую”. Немедленная госпитализация. Неприятно…"

Когда Дима в первый раз, позавчера, прочитал эту запись, он был почти уверен, что несчастный Н.Е. давно уж сгинул: где-то в бездонных недрах психушек, психоневрологических интернатов и тюрем. Как же иначе, раз он в дурдом попал? В советский дурдом, что тогда означало – в лучшем случае – учет в психдиспансере, ограничение в правах, белый билет… А диагноз у него, судя по всему, серьезный: раз змей ловит да врачам в лицо плюет.

Однако поди ж ты – Николай Михайлович Ефремов от своих душевных недугов, кажется, вполне оправился. И ныне является главным инженером Санкт-Петербургского завода холодильных установок. “А в “девятке”, что гонялась за мной, сидели, наверное, старшие мастера с этого завода. Или слесаря. Или технологи”, – иронизируя над самим собой, усмешливо подумал Дима. Версия, конечно, красивая: оправившийся псих уничтожает свидетелей своего падения. Но очень уж завиральная – на уровне Надькиного биологического оружия. Но в любом случае надо бы пощипать этого Ефремова. Пощипать один на один, по-серьезному, без робкой Надюхи рядом. Конечно, напрямую его не спросишь: “А в какой ты психушке лежал? А какой у тебя диагноз?” Но Дима твердо верил в свою интуицию и недюжинные психологические способности. Ему достаточно взглянуть на Ефремова. Понаблюдать за ним. Последить за реакцией на неожиданные вопросы.

В гостиничном кабинете отыскался телефонный справочник по Санкт-Петербургу. Завод холодильных установок здесь присутствовал. Причем не сухой строчкой с адресом-телефоном, а целой рамочкой: “ПИХОЛ. Холодильник нового века”. Ну и названьице! Пихол, Питерский Холодильник, подумать только!

"Убожество небось эти холодильники, – подумал Полуянов. – Что еще псих мог сварганить?"

Телефон завода начинался на те же цифры, что номер рабочего телефона Ефремова, который он вчера списал у Снегуркиной. Однако на том Димино везение и кончилось. На звонок ответила секретарша Ефремова, оказавшаяся сущей стервой. Ни бархатный голос на нее не подействовал, ни начальственные, московские интонации. “Николай Михайлович на совещании. Я понимаю, что вы хотите с ним встретиться, но он все равно на совещании. Будете звонить генеральному директору? Пожалуйста. Только Ефремов все равно занят”. Дима едва удержался от емкого: “Сучка!” Он положил трубку и набрал номер генерального директора. Тот, увы, тоже отсутствовал. Но, как заверили Диму, вернется шеф через два часа и, безусловно, захочет принять журналиста из “самих “Молодежных вестей”.

"Сами виноваты, – пробурчал Дима. – Так бы я к вам с открытым сердцем пошел – а теперь у меня на вас на всех зуб есть”.

Дима не спеша оделся и отправился по направлению к заводу – аж на Петроградку. Сперва трясся на “двадцать пятом” трамвайчике, потом на станции “Литовский проспект” перегрузился в метро. Ехал и от нечего делать играл в уме названием питерского холодильника. “Пихол” – подумать только! Как поэтично, нестандартно, авантажно! “Пихол” – перепихон – три-хопол… Брэнд менеджеров на этом заводе, кажется, не держат. А если они есть – давно пора поувольнять за профнепригодность. И взять, скажем, моего друга Сашку. А то он в Москве засиделся”.

…Директор завода оказался на месте и немедленно принял журналиста из Москвы. С жесткой улыбкой, в очках с платиновой оправой, умело носящий костюм от “Хьюго Босса”, он встретил Полуянова радушно, но по-деловому. Первым делом сказал ему: