Анна и Сергей Литвиновы - Эксклюзивный грех

– Пошли! – грубо дернул он ее за руку и потащил за собою к вокзалу.

Все события последних десяти минут – выстрелы им вслед, лазанье, отчаянный бег неизвестно куда и неизвестно от кого – Надя воспринимала словно сон.

Кошмарный, тягучий, черный сон. Только в отличие от сна она чувствовала не страх, а дикую физическую усталость. Воздуха не хватало. Легкие горели пламенем. Ноги отказывались слушаться. Перед глазами летали красные мушки. Дима тащил ее мимо киосков с цветами – магазинчики казались ей одними огромными похоронами, затем по склизкой лесенке – на ней, словно на паперти, в шеренгу стояли старушки и выкрикивали: “Молодые люди, кому водочка дешевая!..” А навстречу им туго шла с вокзала черная масса людей. Наде больше всего хотелось сейчас опуститься на ступеньки и никуда, никуда не идти. Шедшая навстречу человечья масса больно ударила ей в грудь, потом пихнула в плечо. Надя вырвала руку из Диминой руки:

"Стой! Я больше не могу!!” Дима не стал ее ни тащить, ни уговаривать. Глаза его полыхнули злым огнем. Он взял ее за отвороты куртки. Резко встряхнул – так, что у нее аж сотряслось что-то в голове. А потом, без замаха, но хлестко ударил по щекам: сначала по одной, потом по второй. Она мгновенно почувствовала боль, как от крапивы, – и тут же, одновременно, и дикую ненависть к нему, и стыд за себя. Бабульки-торговки смотрели на нее с сострадательным любопытством, будто Надя была привокзальною шлюхой.

– Вперед! – гаркнул Дима. И она, сама удивляясь себе, вдруг безропотно подчинилась ему. Глаза застилали слезы, но откуда-то взялись силы, и она стала первой – лишь бы не видеть Димы, никогда не видеть! – агрессивно протискиваться сквозь вокзальную толпу.

Они миновали пригородные пути Московского вокзала, затем кассы и табло отправления дальних поездов: призывно сияли на нем зеленые строчки. Она теперь шла впереди, тараня ненавистную толпу, а Дима (от которого она теперь тоже хотела убежать!) поспешал, скотина, сзади. Наконец они пробрались туда, где находились перроны поездов дальнего следования. Надя и не хотела – да оглянулась на Диму беспомощно. Тот отрицательно помотал головой, крикнул: “Дальше!"

Они миновали уходящие направо – вдаль, перпендикулярно их дороге – железнодорожные пути, зеленые табло и уютно-зеленые поезда. Вокзал как-то незаметно кончился. Они вбежали в какой-то пустынный околовокзальный проезд. Под ногами захлюпала скользкая жижа. По обе стороны проезда стояли в шеренгу припаркованные машины. Справа и слева тянулись глухие – без окон, без дверей – кирпичные стены. Толпу словно бы выключили всю: ни единого человека рядом, только пустынные автомобили пообочь.

Они миновали закрытый автомобильный шлагбаум. Пошли теперь какой-то кривой улицей. Здесь светили редкие фонари и в глухих стенах кое-где, в беспорядке, – окна, прикрытые занавесками. Надя никогда не была в этом районе, но догадывалась, что они где-то на задах Московского вокзала и Старо-Невского проспекта. Впереди улица изгибалась. На одиноком балконе сушилось белое белье.

В спину им засветили фары. Дима подвинул Надю рукой с дороги, прикрыл своим телом ее спину. Всмотрелся в приближающийся темный слепящий силуэт автомобиля. И вдруг замахал рукой, голосуя, останавливая. Надя рефлекторно схватила его за руку, воскликнула: “Зачем ты?.."

Но машина уже остановилась рядом с ними: “Жигули-шестерка”, такая же, как Димина. Открылось окошко, из авто выглянул водитель:

– Куда?

– В Пулково, пятьсот даю! – азартно выкрикнул Дима.

– Садись! – весело махнул рукой шофер.

Через два часа они уже сидели в мягких креслах самолета “Ту-134”, совершающего рейс номер двадцать четыре – двадцать девять в Москву. Только тут Надя (всю жизнь смертельно боявшаяся неба, высоты и самолетов) почувствовала себя в полной, блаженной безопасности. И сразу подумала: как все в жизни относительно! Что ей теперь какой-то небесный перелет – после той опасности, которой они избежали!..

И тут она, впервые за последние три часа, вдруг подумала: а как она выглядит? Достала из сумочки зеркальце, оглядела себя. На нее из маленького зеркального кружка глянуло почти чужое лицо. Волосы растрепались и кое-где слиплись. На скуле – грязь и ссадина. Тушь комочками. Нос искраснелся. Но, несмотря на это, Надя сама себе – на удивление – скорее понравилась. Щеки ее, насколько было видно в зеркальце, разрумянились. Глаза блестят. Губы алые, полные. Еще бы Димы рядом не было, тогда б она смогла спокойно и тщательно привести себя в порядок и смотрелась бы на твердые “пять с плюсом”.

Надя привстала было с кресла – выйти в туалет, но ее плеча коснулась бортпроводница: “Пристегните, пожалуйста, ремни – мы взлетаем”. Надя со вздохом уселась – взгляд ее упал на собственные перемазанные привокзальной грязью сапоги. Она тихонечко застонала.

Дима, сидевший ближе к окну, истолковал ее вздох по-своему. Он накрыл ее кисть, лежащую на подлокотнике, своей большой ладонью, тихонечко пожал ее.

– Все кончилось, Надежда, все кончилось, – вполголоса проговорил он. – Сейчас мы полетим домой, в Москву. Тебя там ждет Родион, меня – Бакс. Звери наши оба живы-здоровы. Только Сашку моего объели. Я ему звонил. У него дома все тихо, спокойно. Он нас встретит. Никто его не навещал, никто ни мной, ни тобой не интересовался. И меня с ним никто никогда не свяжет. Мы с Сашкой до прошлой недели пять лет не виделись… Пересидим у него… Москва большая, никто нас там не найдет… Хоть сто лет будем скрываться…

Димин голос звучал успокаивающе, расслабляюще.

Его рука грела ее кисть. Надя почувствовала блаженную, теплую истому – будто бы предвестник сна.

– А что будет потом? – прошептала она.

– Когда “потом”? – не понял он.

– Ну, через сто лет?

– Потом? Потом я найду злодеев. Не волнуйся: у меня обширные связи. И мощные таланты.

Самолет начал разгоняться по взлетной полосе. Надя беспричинно улыбнулась. Отчего-то ей почудилось, что теперь у них все будет хорошо.

– Ты так и не показал мне свой питерский дом… – прошептала она.

– А чего там показывать? – пожал плечами Дима. – Его же снесли.

Надя проснулась поздно, в чужой кровати. За чужими шторами чужой комнаты вовсю светило солнце – свое, московское. Сон был так крепок, что в первый момент она не могла понять: где она находится и почему? Надя перевернулась на другой бок и тут в одно мгновение, разом, вспомнила: и где она, и отчего здесь, и все, что случилось с ними вчера. Она – в Москве, в квартире Диминого друга по университету Саши. А Дима – поблизости, он дрыхнет за стенкой на раскладушке.