Мария Высоцкая - Когда ты станешь моей. Книга 2

– Почему ты раньше…

– Я говорила, но ты в своем запое маму не узнаешь… щелк, и с каждой новой рюмочкой все меньше воспоминаний.

– Сука, – подношу окровавленный кулак к губам, чувствуя сладковатый привкус железа.

– Вот-вот, – пожимает плечами, – завтра последняя встреча с инвестором, ты должен там быть, иначе всю работу, которую мы проделали, можно будет смыть в унитаз.

Киваю, смотря в одну точку.

– Вот и хорошо, – поднимается, подходя ко мне вплотную, – а это, – хлесткая пощечина, на которую я почти не реагирую, – за Марата. Не смей, понял? – острые ноготки впиваются в распахнутый ворот моей рубашки. – Ты не Бог и ничего не решаешь, ясно тебе?

– Купи мне билет в Москву, вечером вылетаю, – говорю, не обращая внимания на ее вопли.

– Вот и отлично.

Сестра уходит, стук ее каблуков отдается резкой болью в голове, делаю еще глоток и, настежь распахнув окно, выбрасываю почти целую бутылку на улицу. Охрана мгновенно реагирует на шум, и из-за дома выплывает фигура в черном костюме.

Отшатываюсь от подоконника, направляясь в душ, шаркая ногами по полу.

Долго смотрю на свое отражение, заросшую щетиной и опухшую рожу. Полчаса стою под холодным душем, чтобы хоть как-то прийти в себя, но если бы все было так просто…

В гостиную спускаюсь чисто выбритым, в новом вытащенном из чехла темно-синем костюме. Люда, похлопав в ладоши, ставит передо мной чашку черного кофе и усаживается в кресло напротив.

– Молодец, – касается ноготком циферблата часов с брильянтовой огранкой, – через час выезжаем, и я прошу тебя, не бухай больше.

3 года спустя…

– Господин губернатор, господин губер…

– Без комментариев.

Глеб мгновенно заслоняет журналистам обзор, охрана создает небольшой живой коридор, ведущий к машине. За закрытой дверью и тонированными стеклами чувствую облегчение, если его можно назвать таковым. Откидываюсь на спинку, наблюдая за ошалевшей толпой с камерами и микрофонами. В районе творится полный беспредел, заводы встают один за другим, денег не платят, народ звереет, до меня тоже долетает.

Сам не до конца отдаю себе отчет в том, как оказался там, где я есть сейчас. После того как мы провернули все дела с заводом, хотелось выдохнуть, но азарт и авантюризм просто не позволяли сидеть сложа руки. Мне было необходимо в кратчайшие сроки сосредоточить в своих руках как можно больше власти, чем я и начал активно заниматься.

Первый предвыборный этап был жестким, моя кандидатура не была идеальной, но зачастую в таких вопросах многое решают деньги, пропаганда и черный пиар своих конкурентов 1.

– Александр Николаевич, – подает голос Паша, мой водитель, – там… беда, – протягивает телефон, снимая машину с нейтралки.

Беру трубку с настороженностью и отчетливым пониманием, что я там услышу. Это тянется уже год, когда-то должно было выстрелить, так почему бы не сегодня? Ведь я уже давно научен жизнью и прекрасно осознаю, что этот проклятый снаряд готов упасть в одну и ту же воронку десятки тысяч раз. Крепче стискиваю пластик под ладонью, вслушиваясь в каждое сказанное слово. Выдыхаю.

– В больничку, – бросаю водителю, параллельно набирая Глеба, – Марата мне найди, – говорю без каких-либо эмоций прорезавшемуся в трубке голосу.

Какого черта? Год, целый год я возил ее по клиникам, принудительно лечил, но все было бесполезным. Она из раза в раз возвращалась туда, откуда мы начинали. Врачи психотерапевты, ненависть, попытки покончить с собой – и больше ничего. Если человек не хочет чего-либо сам, то уже не выплывет…

В палате темно, там плотно задернуты шторы.

Сажусь напротив, медленно рассматривая бледную, синюшную кожу. Она кажется слишком тонкой, почти прозрачной. Вены усеяны дырами и давно почернели. Растираю ладонями лицо, понимая, что так больше просто не может продолжаться.

– Что ты с собой делаешь? – шепотом, смотря на свои загорелые руки, сжимая пальцы в кулаки, наблюдая за напрягшимися мышцами.

Касаюсь безымянного правой руки, медленно проводя вдоль белесого шрама на полфаланги. В тот день я наконец-то снял обручальное кольцо, но вместе с ним чуть не оставил в нем полпальца. Не стоит играть с холодным оружием, когда слишком зол.

– Чего приперся? – хриплый голос возвращает в реальность.

Поднимаю взгляд. Люда облизывает сухие губы. Из груди вырываются потоки неконтролируемого кашля, которые она пытается унять, закрывая рот ладонью.

– Увидеть, как ты сдохнешь, – смотрю на нее в упор, – даже кое-что принес, – вытаскиваю из кармана десятиграммовый пакетик, – презент.

– Пошел ты, – сквозь зубы.

– А что? Тебя выпишут, и ты сразу побежишь за дозой, так зачем ждать? Давай прямо сейчас, – кидаю принесенный «подарочек» на ее тумбочку, – я прослежу, чтобы тебя уже не откачали. Сделаю сестренке последний подарок, – поднимаюсь, вытаскивая из брюк зажигалку и шприц.

– Давай, – кивает, – я буду только рада.

– Самонадеянно.

Подхожу к столику напротив кровати и провожу несколько нехитрых манипуляций. Наполняю шприц, спиной чувствуя ее демонстративную отрешенность. Она отвернулась к окну, сложив руки на груди.

– Готово, – поднимаю шприц иглой вверх и нажимаю на поршень, высвобождая воздух.

– Так коли давай, – разгибает локоть, нервно смеясь.

Пересекаю разделяющее нас пространство и не колеблясь делаю укол. Людкины зрачки расширяются, словно в замедленной съемке, а на губах застывает пластиковая улыбка.

– Минут десять у нас еще есть, – смотрю на часы, выбрасывая шприц в ведро, – расскажешь напоследок, что с тобой происходит?

– А тебе есть до этого дело? До чего-то, что не касается денег? – морщит лоб, кожа которого покрывается складочками.

– Иначе меня бы здесь не было, – подтягиваю стул, садясь очень близко.

– Я убила человека. Вот этими руками, – завороженно смотрит на свою ладонь, – понимаешь?

– Прошло много времени. Да и очень сложно подогнать Аккорда под определение – человек.

– А разве это что-то меняет?

– Ты всегда могла об этом поговорить со мной или с Маратом, ты же с ним спишь.

– Разве вы поймете? За каждым из вас море трупов, вы давно уже утонули в крови. Как вы можете меня понять? Мне больно, понимаешь? Я не знаю, зачем я вообще живу. Деньги, дома, машины, бизнес? Ничего не хочу, ничего.

– Ты сама это выбрала, много лет назад, ты сама дала себе зеленый свет.

– Хреновая из тебя, братик, группа поддержки.

– …но это не значит, что ты одна. Не смей думать, что ты одна. Ты молодая, красивая баба…

– У Лукьянова любовница. Ей восемнадцать лет. Он мне изменяет, Саша. Я думала, что на прошлый Новый год он сделает мне предложение, а он даже ночевать не пришел. Понимаешь?