Лина Манило - Неродственные связи

Снова тошнит. Я едва успеваю выключить плиту под кастрюлькой с кашей, закрываю рот ладонями и несусь на всей скорости в туалет. Вперёд, напролом, пока не стало слишком поздно.

Если так продлится ещё немного, от меня вообще ничего не останется. Просто умру от обезвоживания, и никакие врачи мне не помогут.

Тошнит. Падаю на колени, склоняюсь над унитазом, внутренности скручиваются узлом, слёзы брызжут из глаз. Окружающий мир мутнеет и подрагивает, а спазм перекрывает дыхание. На минуту кажется, что вот тут и рухну, ничком на пол, и больше не смогу подняться. В висках стреляет, а гортань саднит, словно я кислоту выпила.

Плохо. Плохо, что я такая дура, и теперь мучаюсь последствиями в виде токсикоза.

В голове туман. Не глядя, протягиваю руку, отрываю несколько бумажных полотенец разом и кое-как вытираю слёзы, губы. Надо собраться, надо привести себя в порядок, надо жить и двигаться дальше. Нужно решить наконец-то, что делать со всем этим счастьем.

Делаю глубокий вдох и, привалившись к стене спиной, закрываю глаза. Плитка холодит разгорячённую кожу, сердце колотится в груди и снова хочется плакать. Господи, что делать-то?

Рожать? В тридцать восемь? Снова остаться одной с младенцем?

Жизнь, сволочь, издевается надо мной. Точно вам говорю, издевается. Окунает раз за разом в одно и то же. Только тогда, в двадцать, я была наивна и самоуверенна. А сейчас?

Всё-таки нахожу в себе силы подняться и так, пошатываясь, иду в свою комнату. Не хочу уже каши, ничего не хочу. Просто лягу сейчас, закрою глаза и посплю немножечко. А потом погуляю и окончательно со всем разберусь. Я же сильная, да? Я однажды уже выжила, одна с ребёнком на руках. И сейчас справлюсь.

Господи, страшно-то как.

Я тяну на себя дверь в свою комнату и замираю на пороге. Потому что… потому что в ней Сергей. Когда только пришёл? Неужели не услышала, как он в квартире оказался? Совсем я, похоже, с головой поссорилась.

Сергей стоит у окна, ко мне спиной, заложив руки в карманы. На нём тот самый свитер, что и в первый день нашего знакомства. Волосы не так тщательно уложены, немного растрепались, и я давлю в себе острое, словно нож, желание протянуть руку и прикоснуться к ним. Они же всё ещё такие же мягкие, да?

– Что… что ты тут делаешь? Как ты вообще в квартиру попал?

Сергей оборачивается ко мне резко, но не пытается приблизиться. Только смотрит, не отводя глаз, а они потерянные и больные. Он побрился, под глазами залегли тени, но это всё равно мой Серёжа, мой. Вот только…

Сергей молчит, запускает руку в волосы, а потом, всё в такой же гробовой тишине, подходит к моему шкафу, с силой распахивает дверцу и вытаскивает на волю…

– Собирайся, – Сергей бросает в центр комнаты пустой чемодан и выразительно смотрит на меня.

– Куда? Я никуда не собиралась ехать.

– Ко мне. Я тебя похищаю.

Я отрицательно качаю головой, пячусь назад и инстинктивно прикрываю живот руками.

– Алиса, – вздыхает и устало трёт шею до красных пятен. – Я знаю, что ты беременна.

– Уже нет.

– Всё ещё да, – безапелляционно, уверенно, устало. – И знаю, что это мой ребёнок. Остальное меня не волнует. А, и ещё я люблю тебя.

– А если я тебя не люблю? Если не хочу тебя видеть? Ты об этом подумал?

– Не верю, – качает головой и снова указывает рукой на чемодан.

В сотый раз набираю номер дочери, но в ответ надо мной лишь издевается механический голос, сообщающий: абонент вне зоны доступа.

– Не надо было её пускать на эту проклятую дачу! – говорю в сердцах, едва удержавшись, чтобы не разбить мобильный об пол, а моя лучшая подруга Катя, без которой я бы точно сошла сегодня с ума, горестно вздыхает.

За окном ночь, дороги и тротуары щедро засыпаны снегом, а от Маши ни ответа, ни привета. Ещё немного и из моих ушей повалит пар, а сердце от волнения из груди выпрыгнет.

– Лисичка, успокойся, – просит Катя и смотрит в глаза обеспокоенно. – Просто нужно подождать, Машка обязательно найдётся. Сама понимаешь, молодёжь вырвалась на волю, им точно не до родителей. Небось, отключила аппарат, чтобы ты её не доставала.

Да, в словах Кати есть резон: нам тоже было когда-то восемнадцать. Я прекрасно помню, как вылезала на свидание к красивому мальчику через окно, мечтала лишние минутки побыть вместе, но сейчас я по другую сторону баррикад, потому не перестаю с упорством, достойным маньяка, набирать и набирать номер Маши.

Мой внутренний локомотив запущен, и остановить его может только Апокалипсис.

– Лисичка, ты слышишь? – Катя берёт меня за руку, отнимает телефон и кладёт его в задний карман своих джинсов. – Найдётся Машка.

– Конечно, найдётся, – киваю уверенно, хотя голос и срывается. – А когда это произойдёт, я впервые всыплю ей ремня. Чтобы неделю сесть на задницу не могла. Нет, две!

– Ну-ну, – не верит Катя.

Закусываю губу. Смотрю в окно, за которым в свете фонарей искрит свежевыпавший снег. На ветвях ещё вчера унылых чёрных деревьев лежат нарядные кипенно-белые «шапочки». Эта картина в любой другой момент заставила бы восхищённо вздыхать, пить какао с зефирками и мечтать о чём-то, но только не сегодня.

Что делать? Моей дочери всего девятнадцать и я, наверное, отвратительная мать, раз даю ей столько свободы. Но ведь до сегодняшнего дня никаких проблем у нас с ней не было! Ну, если не считать розовой чёлки в четырнадцать, пирсинга в пятнадцать, да двойки за контрольную в седьмом классе. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что она, отпросившись на вечеринку со своими однокурсниками, выключила телефон и просто игнорирует мать.

О том, что могло случиться что-то страшное стараюсь не думать, но контролировать себя получается плохо. Хожу по просторной кухне от стены к стене, кусаю большой палец, чтобы не разрыдаться, и просто гоню от себя жуткие картинки.

Нет-нет, я не впаду в панику.

Мамочки, страшно-то как.

Капля за каплей из меня вытекают жалкие остатки и так полудохлого терпения, а вместе с ним и здравый смысл. Я то ругаю Машку и её безответственность, то проклинаю саму себя, что вообще пошла у неё на поводу и разрешила поехать на вечеринку за город. Верила же, что ничего плохого не произойдёт. Да и дочь моя не из тех, кто, только выскочив за порог, сразу выключают телефон и напрочь забывают о матери. Не такая она и точка!

Нет, так я точно сойду с ума.

Если ничего не сделаю, не использую все возможности связаться с дочерью и понять, что произошло на даче, к утру или кукушкой двинусь, или вообще от инфаркта умру.

– Может быть, в морги и больницы пора звонить? – озвучиваю самое страшное. И чуть подумав, выдаю: – Паршивка!