Виктория Беляева - Линии Инги

Бабушка поправила прическу, сама внимательно и прицельно глянула на невеселую внучку:

– У тебя ничего не случилось, душенька? Как с работой, как с любовью дела обстоят?

– Ба, ты же знаешь, твоя внучка непризнанный писатель и поэт. Рифмует, в основном реквием с мечтами. Пишу на заказ, а заказов мало. Поэтому на работу выйду. Не зря же на филолога выучилась.

– Вот напрасно ты в аспирантуре не осталась. Уже бы кафедру возглавляла.

– Если бы с заведующим кафедрой оставалась на дополнительные занятия. Как ты таких называешь – стариками-говнюками?

Бабушка махнула рукой, смачно плюнула:

– Козел и есть козел. Мы бы ему рога скрутили, да ты же с характером тоже коза. Правда, тогда у тебя вместе с бывшим мужем другие планы появились. Черт бы и с ним заодно.

Но, ты мне зубы не заговаривай, лучше расскажи, есть у тебя кто или нет? Я, между прочим, правнуков дождаться хочу. Такой красоте родовой пропадать нельзя. Ясно тебе, душа моя?

– Бабуль, я уже давно усыновила Мартина, чем не правнук? Хвост, усы, все на месте. Красив как бог и никаких памперсов, только коровье молоко. Ну хочешь, привезу его к тебе на каникулы?

– Тьфу ты, чудо юдо усатое. Смотри мне, будешь себя так вести, точно на “Давай поженимся отправлю”.

Бабушка перекрестилась и погрозила внучке указательным пальцем.

Инга покорно опустила голову:

– После таких угроз я немедленно верну Мартина в дом кошачьей малютки и отправлюсь на поиски мужика для правнуков.

Бабушка засмеялась, махнула полотенцем, хлопнула ладонями, поймав назойливого комара.

Инга зевнула, встала, обняла бабушку:

– Спасибо, бабулечка. Обед на славу. Я пойду, прилягу, так хорошо после рябиновки стало. Ты меня через часок разбуди, пожалуйста.

Бабушка кивнула, Инга растворилась за ажурной, белоснежной занавеской, которая спасала прохладный дом от визита проснувшихся насекомых. Комната с бежевыми в мелкий темно-синий горошек обоями как будто ждала ее. Комната, в которой она росла и была бесконечно счастлива, хотя и не понимала тогда, что это и есть счастье – простое, ясное, легкое. Оно в смехе живых родителей, басистом декларировании Ильфа и Петрова дедом, в лае рыжеухого пса Борьки, в неумелых поцелуях с мальчишкой из Москвы, который потом несколько лет отправлял ей открытки на праздники.

Инга проснулась от мягких прикосновений бабушки. Как в детстве, она будила ее, легонько касаясь спины:

– Душенька, прошло почти два часа. Я бы не будила, но ты просила, вдруг, думаю, дело важное какое пропустишь?

Инга, сладко потянулась на пахнущих лавандой простынях, улыбнулась:

– Как же я хорошо здесь выспалась. Как будто всю ночь напролет. Ты знаешь, бабуля, мне приснились родители. Мы вместе купались в море. Оно было таким чистым, прозрачным, отливающих солнечным золотом. Я была маленькой, и отец катал меня на волнах. Такой замечательный сон. Я даже запахи уловила и звуки – персики, соленая вода, шум волн, разговоры чаек. Я скучаю по ним, ба. Я очень скучаю по родителям.

Бабушка кивнула:

– Добрый сон, Ингушенька, значит, рядом они, значит все у тебя ладно да складно будет, милая.

Бабушка протянула Инге пузатую кружку с петушком.

Инга отхлебнула ароматный компот из ранней клубники и сказала:

– Ба, как же я люблю тебя, а когда пью твой компот особенно сильно! Ты моя фея ягодного счастья. Так бы и осталась здесь, так бы и ела твои пироги вместе с нашими разговорами. Но домой пора, там Мартин голодный и от этого ужасно несчастный.

Бабушка понимающе закивала:

– Так ты мне ничего и не выдала о своих сердечных делах. Ну, что ж, пытать не стану. Когда захочешь – поделишься. Только вот сама домой не поедешь, этих раздолбаек-электричек не дождаться. Они теперь как хотят, так и ходят, я за их расписанием не успеваю следить. Нечего тебе ждать у моря погоды, там на остановке и собаки, и бродяги к лету оживились. Я сейчас Петра Аркадьевича организую. Обожди.

– Неудобно, ба.

– Душенька, да ему за радость будет помочь нам. А чего, правда ведь! Cидит один, от скуки с мухами воюет.

Бабушка лихо подскочила, поправила волосы, освежилась розовой водой, переобулась в летние, легкие туфли, исчезла за воротами, вскоре вернувшись, шумно беседуя с соседом. Пока Перт Аркадьевич расхваливал кулинарные способности Анастасии Ивановны, Инга собралась, чтобы отправиться обратно, в реальную жизнь.

Глава 4

В уютной, пахнущей резиной и детством «Волге», Инга ехала домой. День за городом, в пахнущей сиренью счастливой обители, проветрил мозг и успокоил встревженное сердце. Она решила, что пошлые романтические интрижки ей противопоказаны. Все, что начинается с недоразумения, именно им и заканчиваете. У жизни есть свои правила и законы, вот этот она знала, но от чего-то опять нарушила. Вся эта подростковая цыганщина с подлецами и роковыми женщинами никак не вписывалась в ее тихую, размеренную жизнь. В конце концов, она ни несчастна. Она свободна.

Доехали они быстро, под звуки дорожного радио и уютного кряхтения машины. Инга достала корзинку с бабушкиными гостинцы и вышла из машины:

– Спасибо вам, Пётр Аркадьевич, доставили, как первую леди.

– Да, а как иначе, дорогуша, такую красоту вез. Ты почаще наведывайся, скоро и Павел приедет, может, на выходных будешь у нас? Посидим как в старые-добрые, картишки раскинем, побалакаем, песни попоем. Сейчас такие вечера алые, как паруса, боже ж ты мой! Вместе этим делом любоваться одно удовольствие.

Инга улыбнулась, расцеловала старика, и тот крепко обнял её на прощание. Она ответила:

– Алые паруса я в детстве любила. Но выросла, а Грей мимо проплыл. Вы аккуратнее, Пётр Аркадьевич, знаю я, какой вы лихачи с четырехколесной лошадкой. Бабуля волноваться будет, вы за ней присмотрите там.⠀

Тот кивнул, нырнул в машину, мягко тронулся и исчез в сонном вечере.

С корзинкой гостинцев Инга неспешно подошла к молочному от свежей побелки подъезду. На лавке спал какой- то человек. Он свернулся калачиком, пристроив под голову кулак, тихонечко посапывал.

Из корзинки на асфальт выпал упругий, тяжелый томат из бабушкиной теплицы. От его удара, человек на лавке повернулся, и Инга узнала в нем Ника. Около лавки стояла почти опустошённая бутылка виски, а под лавкой беззвучно вибрировал телефон, подмигивая цветными огоньками.

Пока Инга разглядывала Ника, прикидывая, что это за инсталляция, тот окончательно проснулся, тряхнул головой, прогоняя сон и соскочил с лавки. Вытащил непонятно где дожидающиеся случая розы, и они печально закивали сломанными головками. Он глянул на их измученный вид, усмехнулся, положил на лавку. Прикусил губу, выдохнул и спросил:

– Инга, где ты была?

Она пожала плечами, достала из сумки ключи, пошла в сторону подъезда и на ходу бросила: