Лена Сокол - Окно напротив

Марьяна медленно встала и поправила халат.

Ей ужасно надоели постоянные разборки. Что бы ни сделал врач, он всегда оказывался виноват. Что ни день, то обвинение в попытке кражи органов или в незнании своего дела. Все же грамотные стали: по интернету лечатся, сами себе диагнозы ставят, неизлечимые болезни находят. Девушке не хотелось тратить время на пустые разговоры, её ждали в «приёмнике» на первом этаже. Так все свои называли приемное отделение.

– Послушайте… – Она запнулась, пытаясь вспомнить имя посетителя. – Как Вас?

Мужчина от такой наглости, казалось, потерял способность двигаться и плюхнулся обратно на стул.

– Олег Степанович, – проговорил он.

Она кивнула.

– Олег Степанович, а почему я вас не знаю?

– В смысле?! – возмутился он.

– Ну, как же, – обескураживающе улыбнулась Марьяна, – я ведь вижу Вас первый раз. Не так ли?

– И что?

– А то, что Степаном Анатольевичем почти никто не интересовался, пока он лежал в отделении интенсивной терапии. По крайней мере, я никого не видела. Почти никто не навещал его и в отделении общей терапии, верно Илья Евгеньевич? – сказала она, обращаясь к Смолякову. Тот согласно кивнул. – А это длительный срок. Где все это время были вы?

Посетитель застыл с немым выражением лица.

– Вот видите. Когда у него обнаружили опухоль, мы дали направление в РНПЦ Онкологии, и именно вашей обязанностью было сопровождать его на каждом этапе. Ну, и поддерживать, тут уж по желанию. Ведь вы же сын. Поправьте, если я что-то напутала.

Мужчина молча заливался краской. Он явно подбирал нужные слова, намереваясь ответить также хлестко, но ничего не выходило.

Наступила полная тишина.

Роберт Эдгарович усмехнулся, глядя себе под ноги.

– Я, пожалуй, пойду, – вымученно улыбнулась девушка, выждала пару секунд и скрылась за дверью.

Она всего лишь на минуту задержалась возле окна, чтобы дать выход эмоциям. Снежинки проносились мимо, совершая в воздухе плавные обороты, словно вальсируя. Марьяна зажмурила глаза, пытаясь сдержать слезы. Работа, пациенты, благодарные родственники – всё это почему-то не спасало её от осознания собственной никчемности. Отчего раньше было проще жить, зная, что никто не ждет тебя дома? А сейчас так противно. Хоть головой о стену бейся. А когда перед глазами вставала эта парочка в окне, то невыносимость одиночества ощущалась еще острее.

– Открытая черепно-мозговая! – донеслось за её спиной.

Марьяна повернулась и увидела пытающуюся отдышаться Женю. Девушка направлялась к ней, держа наперевес огромную кипу бумаг. За толстыми стеклами её очков прятались большие голубые глаза. Доверчивые и добрые. Также этого ординатора отличал пытливый ум и редкая способность отмечать, казалось бы, самые неприметные детали.

Марьяна отвернулась к окну, пытаясь незаметно смахнуть слезу. Она даже и не слышала, что в кармане разрывается трезвонящий пейджер.

Женя остановилась позади наставницы. Она заметила, что последние полгода сильно изменили доктора Донских. Она и раньше была серьезна, сосредоточена, но с той самой встречи с бывшим мужем, почти перестала улыбаться. Даже в перерывах. А Евгении очень хотелось учиться чему-то новому. Ей хотелось бы остаться работать в интенсивном и уже начинало беспокоить, отчего наставница в последнее время так плохо идет на контакт.

– Девушка, двадцать – двадцать пять лет. Скорая уже подъезжает.

– Иду, – выдавила Марьяна, ожидая, что Женя уйдет.

Но та не двигалась с места.

– Пошли, – бросила доктор Донских, резко развернувшись на месте, и зашагала к лифту. – Занеси ты эти бумаги в ординаторскую, что ты с ними носишься!

– Хорошо, – почти шепотом произнесла Женя и побежала к лестнице.

В приемнике на удивление было шумно. Марьяна ускорила шаг. В коридоре о чем-то оживленно спорили.

Свои. Посторонних не было. Поодаль виднелась каталка с телом.

– Что происходит? – гневно выкрикнула она, разгоняя толпу.

– Труп, – промямлила старшая медицинская сестра.

Фельдшер скорой протянула ей бумагу. Марьяна сложила руки на груди, даже не глянув на неё.

– Что значит труп?

– То и значит, – женщина сама выглядела растерянной.

– Зачем мне ваш труп?! – возмутилась доктор Донских. – Я его принимать не собираюсь!

– Она умерла здесь.

– Кто проводил реанимационные мероприятия?!

Все молчали, с испугом оглядывая друг друга.

– Мы, – ответил мужчина в синей спецовке, застегнутой до подбородка.

Это был Володя. Лицо Марьяны немного смягчилось. Они были знакомы много лет, еще со времен ординатуры, когда она подрабатывала в скорой по выходным. Шутник и балагур, Владимир Брагин, был отличным врачом, и многому научил её. Будучи старше на десять лет, он испытывал совсем не отеческие чувства к доктору Донских и однажды даже признавался в любви. Но она была влюблена скорее в его знаменитые байки, с удовольствием принимала дружбу, но не более того.

– Володь, ты знаешь правила, – твердо заявила она, подойдя к нему вплотную.

– Ты тоже, – спокойно ответил он, взял ее под локоть и повел за собой. – Мы пересекли порог этой двери? Да. И она скончалась здесь.

– Кто-то из наших к ней прикасался?

– Марьяш, она умерла здесь.

– Я не намерена её принимать. Ты знаешь, что трупы сюда не привозят.

Они подошли к каталке. У Марьяны перехватило дыхание. Голова девушки напоминала месиво из кожи, крови и мозгов, капающих на пол. Светлые крашеные волосы, перепачканные красным, разметались по плечам. Умершая лежала без единого движения в тоненьком платье, сапогах и колготках в сеточку.

– Ментов вызвали? – хватаясь за рукав Володиной куртки, прошептала Марьяна, чувствуя, как холодеют ноги.

– Да.

Доктор Донских видала и не такое. Вид крови и даже растекающегося по полу содержимого черепной коробки её бы не смутил. Просто ей показалась очень знакомой одежда пострадавшей. Она была почти уверена в том, что девушка на каталке и ночная гостья из окна напротив – одно и то же лицо.

– Давай-ка, подышим, – сказал Володя, накинув на нее свою куртку и вытолкнув в холодный тамбур.

Вообще, мужчины с гордым именем Владимир, позволявшие называть себя Володей всегда вызывали у неё недоверие. Но Брагину она охотно делала скидку. Он был вылитым Володькой.

Странная стрижка, явно собственного авторства (если нет, то однорукого подслеповатого карлика, хоть и стоящего на табуретке, но все равно не достающего до макушки клиента), густые с проседью усы а-ля Боярский и старинный свитер с высоким горлом, связанный заботливой бабушкой еще в девяностые. Голос Володи на удивление был зычным и раскатистым, словно кто-то перетряхивал железный таз с камнями. И это придавало образу брутальности, заставляя забывать о прическе.