Владимир Чуприна - Альбиносы

Лизабетт знала все, что происходит в классе: кто с кем дружит, кто кого ненавидит, кто про кого что говорит. Из объема своего информационного ресурса она без умолку загружала любопытных сверстниц новостными файлами из школьной жизни.

* * *

Прозвенел звонок на перемену. Класс наполнился шумом и возней освобожденных заложников среднего образования. Костик приподнялся, готовый выскочить на свободу вслед за товарищами. Но над его партой, как тень, навис Шварценеггер. Он взял пальцы Лизабетт в свои широкие ладони, сложив их лодочкой:

– Ну, че, договорились? – спросил мажор. Он наклонился к Костиной соседке так близко, что почти коснулся ее лица.

Костя притормозил. Ему не понравилось, как Шварц ведет себя с Лизой, хватая ее за руки. Он собрался что-то возразить, но Лизабетт ярко улыбнулась Терентию. Ямочки на ее щеках заиграли, как солнечные зайчики. И Костя промолчал, вспыхнув от того, что улыбаются ни ему одному. Он остался стоять рядом, желая быть немым участником происходящего и так не уступать окончательно.

– С нами? – речь Шварцнеггера продолжала быть вопросительной. Лизабетт наклонила голову направо, потом налево, поджала губы и сделала вид, что призадумалась.

– А вот если Костик пойдет, тогда и я! – весело повернулась она к соседу по парте и захлопала ему ресницами.

Косте стало приятно, что Лиза назвала его по имени.

– Да я только «за»! – попытался пробасить недовольный Терентий и перевел вопросительный взгляд на сверстника.

Тот пожал плечами:

– Вы о чем? – он охотно включился в разговор, чтобы помешать Терентию общаться с Лизой тет-а-тет.

–Ах, да! – спохватилась Лизабетт, словно вспомнив о чем-то важном. – В воскресенье в Скейт-парке фестиваль красок. Мы собираемся с девочками и с кексами… ну… парнями, – поправилась она, продолжая нарочито хлопать ресницами. И, растянув розовые губы в улыбке, поиграла ямочками на щеках. – Ты с нами? Я приглашаю!

Костя тут же хотел сказать «да». Но вспомнил, что в воскресенье нужно обязательно быть в храме на литургии. Уже второй год он пел на клиросе и не мог без веской причины пропустить службу.

Повисла пауза.

–Ты чего?! – Лизабетт рассмеялась так, словно прочла Костины мысли. – Рок- концерт послушаем. Ты же музыкант! – в ее черных глазах запрыгали насмешливые искорки. – Пошли! С Барби познакомлю! Няшная девочка! Сам увидишь! Еще мерсибо скажешь! Ну, го-о? – слова сыпались, словно ими обстреливали.

– Я постараюсь, – пробубнил растерявшийся Костя.

В его душе вдруг опять столкнулись и начали бороться две части разобщенного внутреннего мира. Он так мечтал пообщаться с Лизабетт вне школы, но стеснялся пригласить ее на свидание. А тут – удача! Сама в руки! Но клирос?! Литургия?! Батюшка?! Что делать?!

Шварценеггер хмыкнул:

– Поп, ты че?!

И Костя выпалил:

–Да! Конечно! Я приду! Во сколько сбор?

– В десять! – опередила Терентия Лизабетт. Она коснулась Костиного запястья своими нежными пальчиками, радуясь, что уговорила его. И стала складывать в сумку тетради с учебниками. Щеки девочки зарумянились от удовольствия. Костику вдруг так сильно захотелось прикоснуться к ним. Он почти физически ощутил на губах тепло девичьего лица. Его сердце заколотилось.

* * *

Скейт-парк бурлил от многолюдья. Собственно раньше это был просто парк культуры и отдыха. Приставка «скейт» появилась после строительства открытой площадки для катания на роликовых коньках. И хотя до настоящего скейт-парка с рампами, грандбоксами, роллердромами и прочими фигурными сооружениями было, ой, как далеко, подростки быстро заселили обетованную площадку, произнося ее имя в превосходной степени – «Скейт!»

Роликовую площадку окружали старые фанерные павильоны, размалеванные наслоившейся с годами краской. Они предлагали традиционные парковые удовольствия. Можно было «проехать в небо» на колесе обозрения, пострелять в тире, поесть мороженого, перекусить чебуреком или шашлыком, попробовать восточную самсу, выпить «Колы». Пищевые удовольствия гуляющему чреву волжского городка предлагали предприимчивые гости из жарких окраин России. Бизнес в парке не праздношатался. Он «дэлал дэнги», загребая выгоду от торговли в свои руки.

Но самое любимое место отдыха было не у аттракционов или баров, а на берегу Волги. Спустившись с обрыва на песчаный пляж с баночкой «Пепси» или «Энергетика» горожане затихали на шезлонгах, подставляя солнцу плечи и сытые животы. А в берег, убаюкивая всплесками, билась прохладная русская река, освежая уставших взрослых, радуя неугомонных малышей, разворачивавших на песчаных отмелях масштабные строительные работы.

Молодежь и подростки занимали на пляже особое место, на окраине протяженной косы, где песчаное полотно переходило в кустарники и речную осоку. Местная топонимика окрестила этот дальний угол «секси-парком». В сознании горожан название не содержало непристойного смысла. Его произносили с улыбкой, как воспоминание. Не более. Что естественно, то небезобразно, – считали люди.

Восьмиклассники вошли в парк, как в растревоженный улей. По аллеям туда-сюда праздными компаниями и поодиночке сновали беспечные горожане. Катили на роликах радостные подростки, рассекая встречную толпу прохожих. Взрослые несли на плечах младенцев с сосками во рту. Меж деревьев по траве бродили в обнимку влюбленные парочки. Они беспечно целовались у всех на виду, подолгу не выпуская друг-друга из объятий. Повсюду слышался разноголосый говор и смех.

В глубине парка звучала музыка. Резкие удары эстрадных барабанов звали к ритмичному подергиванию. То здесь, то там молодежь вскидывала руки, потрясая ими в воздухе. Самые нетерпеливые слегка приседали и, отталкиваясь от земли ногами, раскачивались в такт звучавшей мелодии.

Костик с одноклассниками устремились к эстрадной площадке, где вот-вот должен был начаться фестиваль красок.

Шварценеггер шагал впереди. Он ступал, не сворачивая, прокладывая дорогу остальным, как волнорез. Встречные люди, даже взрослые, обтекали рослого паренька справа и слева. За «волнорезом» укрывались две новые подружки Шварца, «приклеевшиеся» к мажору пару дней назад, когда он «дизелил» на своей тачке по городу в поисках развлечений. Их имен Костик не знал. Незнакомки держались особняком и семенили в фарватере волнореза, крепко взявшись за руки. Они болтали о чем-то своем. Следом за ними шагали ребята помельче: один из параллельного класса, по прозвищу Шрек, – толстощекий весельчак, второго Костя также не знал. Лицо незнакомца тонуло в больших черных наушниках. Он слушал музыку, беспрестанно дергался и жевал жвачку, не обращая внимания на спутников. «Наушник» – мысленно окрестил его Костя, испытывая к чужаку неприязнь за то, что тот без конца выдувал из жвачки пузыри. Они с чавканьем лопались, опадая на нос и губы. Наушник всасывал лохмотья жвачки обратно и неприятное чавканье повторялось.