Татьяна Иванько - Золото. Том 2

– Ты узнал бы, – она отступила на шаг и взглянула на меня, хмурясь, и глаза громадные на пол-лица. – Это хотят использовать против меня и Явана. Теперь, когда ты знаешь, теперь это тупое оружие.

Я смотрел на неё, стоит рядом, голову снова опустила, смущаясь всё же. И щёки покраснели… я не могу не спросить:

– Много… много было… как он? Кто… с кем ты…

Она подняла голову, соврёт? Конечно, кто честно говорит о таком?..

– Любила его? – кровь прилила мне к лицу, к шее…

– Любила, да…– произнесла она уверенно и без извинений уже.

– Поэтому… – ох, меня душит, душит жар из груди, поднявшийся к горлу, я еле говорю, – поэтому… не хочешь меня… И сейчас любишь?

Ох, Орлик… Не хочешь… ты вот в шаге стоишь, а я твой жар чувствую и хочу прильнуть к нему, хочу, как ничего другого… А «любишь»… разве я могу объяснить? Самой себе не могу. Я не знаю… Люблю… Но как только вспоминаю его холодные глаза: «Я – сват», всё закрывается во мне, всё, что когда-то так щедро распахнулось ему навстречу.

Ничего я о любви не знаю.

Орлик коснулся серьги в моём ухе, пальцы запутались в волосах, выпавших из затейливой причёски, хотел убрать руку, но мои волосы будто удержали его ладонь и он к шее под волосами продвинул её, тёплая ладонь, гладкая, касается так легко… пальцы подушечками легонько под затылком…

– Вот беда-то, Ладо… Беда…

Она подняла глаза на меня. Ещё сутки назад я даже не знал тебя, а сейчас дышать свободно не могу… может, отпустит когда?

Он отошёл от меня, не стал ни целовать, ни касаться больше…

– Царь, Ориксай! Кони под сёдлами, только вас ждут все! – стукнули в двери.

Мы влетели на царский двор как раз, когда охотничья кавалькада собралась, и наверху крыльца показался Орик в тёмно-синем коротком кафтане, отороченном чёрным мехом, а за ним, отставая на две ступеньки – Онега.

Я опоздал. Сразу понял, что опоздал: она царица. Даже наряд… После её чернушкиных Ганешских одежд, этот сияет вышивками, нашивками бусин, и множества мелких золотых бляшек, по нашему и их северному обычаю. Шапочка тоже расшита жемчугом и золотом, что так идёт к её волосам, большие серьги качаются согласно движениям головки, а волосы вплетены множество золотых же шнуров и заколок, так, что они переливаются, широкий золотой пояс, на нём два кинжала в богатых ножнах, на ногах расшитые каменьями сапожки… браслеты, колты от висков, сложная золотая гривна вокруг шеи поверх собольего ворота красного кафтана… Как ещё может выглядеть царица сколотов и Великого Севера?..

– Дикарка-то наша… и-и-и…ой-ёй… – выдохнул Лай-Дон, пихнув меня локтем в бок. – Аж дух захватывает, а, Медведь?.. Ты чего?..

Лай-Дон не видит того, что вижу я: она царица, они женаты, я опоздал. Несмотря на скачку бешеную эту, опоздал… Опоздал… И ещё больше увидел я: Орик, увидав меня, не улыбнулся приветственно, нет, он повернулся к Онеге, нет-нет, Авилле и подал руку ей. Она приняла её, его принимает, Авилла-царевна, единственная оставшаяся из царских потомков Севера.

Она… Онега… нет, ты Авилла, но увидев меня, на миг стала опять Онегой. Пока Орик не взял её за руку.

– Яван, с приездом! – это голос Явора… Откуда? Я его даже не вижу… – Наш царь, наконец, взял царицу себе. С утра мурлычут, как кошки в марте…

Я обернулся к нему, Лай-Дон не слышит его слов, как зачарованный всё смотрит на Онегу…

Я посмотрел на брата. Явор глядит очень многозначительно… Чего ты хочешь, Явор? Чего вы все хотите от меня?.. Я всё потерял, всё… Её и не было никогда, моей Онеги, было странное наваждение… моя жизнь превратилась в наваждение…

Между тем, Ориксай и Авилла спустились с лестницы уже вниз, я спешился, как и остальные.

– Вот, Яван, царица моя, Авилла, – Орик задрал подбородок, представляя мне жену.

Мы с ним одного роста, но мне казалось, что он выше меня – царь передо мной…

– На свадьбу ты опоздал, вон только следы празднеств на снегу, да то, что сегодня не работает никто и даже лавки все закрыты до сих пор… – проговорил Ориксай, пронзая меня взглядом.

Я поклонился:

– Самая прекрасная царица прекрасной земле и народу, – ответил я, глядя в глаза Ориксаю.

Он принял мои слова с холодным равнодушием.

– На охоту едем, ты… Али устал с дороги, гость дорогой?

– Я не гостем, я совсем вернулся.

Ориксай долго смотрел, сверкая глазами, сейчас похожими на лезвия акинаков, но всё же усмехнулся:

– Что ж, занимай прежние покои, никто вроде пока не обжил их.

Я не поехал с ними на охоту, конечно. Безумная скачка в пустоту. Я даже подойти к ней не могу… что подойти, даже смотреть. Именно это и внушал мне Явор, пока я мылся в бане, Лай-Дон поливал водой каменку, горячие клубы заполняют парилку.

– Соблазнить царицу – это… Даже, если это было до их встречи… Что сделает с тобой Ориксай, если узнает, кто взял невинность его жены? – густым голосом, похожим на мой собственный, говорит он.

– Он узнает… – пробормотал я. – Ты откуда это знаешь? – спросил я, сделав упор на «ты».

– Разве важно? Знаю. И… Ты же понимаешь… – его большие, выкаченные глаза горят в полумраке бани. – Но, Яван, есть выход. Для тебя… Для Авиллы. Она любит тебя? – он внимательно смотрит на меня.

– Ты что хочешь? – я смотрю на него. Я его слышу-то с трудом…

– Пока ничего, – Явор погасил свой взгляд, ей-Богу уже хочется кулаком по этим рачьим глазам его садануть… Но он продолжает: – нам не удалось лёгким путём, как задумывали, избавиться от него, попробуем ещё. Ты главное скажи: ты с нами?

– С кем, с вами? – устало спросил я.

– С теми, кто хочет Авиллу видеть на троне своей царицей, без своеволия Орика… Твою невесту, которую он забрал себе. Твою… любовницу, Яван.

Я долго и терпеливо слушал его, его слова вливались мне в мозг, образуя там отравленное болото. Но он напрасно старался, я устал, а главное, я опустошён, я не могу даже думать о том, что он говорит.

И только, когда мы с Лай-Доном возвратились в мою прежнюю горницу, когда меня, почти без сознания, он заботливой дружеской рукой укрывает одеялом, я понимаю, что меня втянули в заговор. Потому что Лай-Дон сказал мне это:

– Медведь, я понимаю тебя как никто, наверное… ты, конечно, сам решишь, не моё дело даже… указывать тебе… – Лай-Дон бледен, нахмурился, глядит остро, потемневшими глазами, – но поговори с Онегой вначале. Орик всё же…

До моего сознания начало доходить… Заговор против Орика?! Против нашего Орика?! До похорон Великсая меня не было в столице почти два года, слишком долго? С ума Явор сошёл? За сорок дней траура я не заметил ничего подобного. Или я с ума схожу? Убить Орика?..

В открытом поединке я мог бы, наверное, особенно после этого сегодняшнего задранного подбородка. Но вот так…

Онега… полтора года как сон, как дар, бесценный и… потерянный? В моём сердце ты и я на берегу холодного озера, в твоей холодной комнате, в домике на окраине Ганеша с промёрзшими сенями… Я никогда злодеем не был, а теперь… Но когда я что-нибудь терял? За всю жизнь я только получал…