Татьяна Порецких - Куколка наша

– Боже! Какое чудо! – закричала я, чтобы меня было слышно в ванной. – Мы никогда, никому и ни за что ее не отдадим! Для Надьки я найду другой подарок.

Нет, это не был новоявленный Николай Пиросманашвили. Живописца, сотворившего такое чудо, ни самоучкой, ни примитивистом не назовешь. Хотя, как и его известный земляк, он обладал каким-то непосредственным наивно-поэтическим видением мира. Но если величаво-торжественные произведения Нико Пиросмани отличаются статичностью четко построенной композиции, строгостью колорита, то для нашей картины такая характеристика явно не подходила. Сплошные тончайшие нюансы, светлые полутона, с едва заметными, почти неразличимыми переходами, небольшие яркие акценты и многочисленные полунамеки. И все, включая белоснежные облака, позу героини, ее волосы и наряды, находилось в движении от дуновения легкого ветерка. Мне даже показалось, что там, в ее мире цвета, света и тепла, звучит флейта.

На меня смотрела то ли куколка, то ли девочка, то ли девушка. Она не являлась уроженкой Кавказа. У нее были короткие, курчавые, золотисто-соломенного цвета волосы, васильковые глаза, чуть раскосые, как у всех красавиц. На фоне голубого неба она стояла, слегка наклонившись и приподняв одну ножку, готовая к танцевальному движению, шагу в неизвестность или полету. То яркое и пестрое, что было у нее под ногами, походило и на ковер на манеже, и на шатер, и на куполообразную стеклянную крышу, и на цветочную поляну. Возникали многочисленные предположения и ассоциативные ряды. Кто она? Может быть, и Дюймовочка, и сказочная принцесса, и циркачка, девочка на шаре, и балерина, и даже райская птичка. Может быть, и ангелочек, только что спустившийся с небес. На ней было очень короткое светло-розовое платьице из атласа, пышное, с рюшами и рукавами фонариком. Под грудью оно перетягивалось широким поясом, завязанным за спиной огромным бантом, похожим на крылышки. Ее шейку украшали разноцветные бусы. Штанишки, чуть ниже колен, тоже атласные, светло-бежевые, отделанные кружевом. Ажурные чулочки, туфельки, из золотистой мягкой ткани и с яркими бантиками. Все в мимике, фигуре, жестах, одежде, украшениях этого очаровательного существа умиляло и восхищало до слез. Для меня непостижимо, как с помощью обычных красок и кисти можно создавать нечто, завораживающее и дающее такой эмоциональный всплеск.

В правом углу картины, как это принято, стояли год ее создания и имя художника. Я не сомневалась, что Григор Нарекаци – это псевдоним живописца. Но зачем современный грузинский художник, написавший такое светлое и жизнерадостное полотно, взял себе имя известного армянского поэта 10 века? Оно ассоциировалось у меня с чем-то мрачным, печальным и даже трагическим. В студенческие годы я писала курсовую работу о его церковных гимнах и песнях. До сих пор помню некоторые фразы, которые перед защитой учила наизусть: «После восстановления в середине девятого века государственности, возникают предпосылки для армянского возрождения, идеи которого наиболее глубокое выражение нашли в лирико-философской поэме Григора Нарекаци «Книга скорбных песнопений».

Муж прервал мои воспоминания и любование чудесным творением талантливого человека. Он вкратце рассказал, как, следуя моему совету, после обеда поехал на Крымскую набережную. Дождь лил как из ведра, продавцов и покупателей картин почти не было. Однако он не отчаялся и принципиально хотел отыскать хоть одного грузинского художника. Такового не оказалось, но, к счастью, нашелся перекупщик, у которого он и приобрел это чудо. Кстати, очень дешево. Потом вернулся в свой офис, где до позднего вечера работал с документами.

Я слушала его и думала, что произошло что-то невероятное. Когда я произносила фразу: «Пусть это будет нечто от новоявленного Пиросмани», – то имела в виду картину, так сказать, мастера из народа или художника, намеренно распространяющего романтический культ «наивного», не испорченного цивилизацией творчества, специально отказывающегося от устоявшихся норм художественной культуры. Муж знал, что Пиросмани не занимался стилизацией, что он является тем самым представителем примитивизма, который искренне выражал свое видение мира. Но почему-то муж искал не картину определенного, обозначенного мной стиля, а работу художника из Грузии. И то, что он нашел, было выше всех похвал. А если бы я тогда произнесла фразу: «Пусть это будет нечто от новоявленного Гогена»? Ведь именно он своим творчеством пробудил интерес к формам первобытных, ранних стилей. Тогда, вероятно, муж искал бы и нашел на московской набережной картину французского живописца. Монмартр какой-то получается. Я улыбалась порождению собственной фантазии.

За поздним ужином мы назвали случайно доставшееся нам сокровище Девочкой, потом долго выбирали место, где она отныне будет жить. Наконец муж пошел на балкон за молотком и гвоздями, а я осторожно протерла нашу Девочку, хотя она и так была безупречно чиста. Ночью в спальне нас впервые было трое. Мне это нисколько не мешало, и соперницей ее я не считала. Он был рядом со мной, и сердце замирало.

Глава третья

Я почувствовала запах кофе и проснулась. Или так. Я проснулась и почувствовала запах кофе. По оконному стеклу барабанил дождь. Каждый раз, когда я читаю или слышу слово «дождь», сама вижу или ощущаю его на своем теле, в моей голове возникает одна и та же рифмованная фраза – «Вот почему я люблю дожди: Знаю, что в дожди только верного жди». И каждый раз, начиная с подросткового возраста, когда она поселилась в лабиринтах моей памяти, я гоню ее и не могу от нее избавиться, хочу узнать, откуда, чья она, и забываю это сделать.

Я подняла глаза на нашу Куколку. Теперь мы будем называть ее именно так. И она знала, почему. Она все слышала прошедшей ночью. Для мужа я всегда – Таня, иногда – Танечка, а в особые моменты – Девочка. Мы не захотели отдавать ей мое ночное имя, мы к нему привыкли. Двух Девочек в одном доме быть не должно.

Я осторожно открыла дверь спальни, уже зная, что меня ожидает за ней. Сразу за дверью, чтобы я обязательно увидела его, стоял раскрытый зонтик. В этот раз он был веселенький, весь в розовых облаках. Я свернула облака, положила их в тот же шкаф, где они и лежали. У меня несколько зонтов, но я ими не пользуюсь. Как всегда, и в этот дождливый день муж оставил для меня один из них на видном месте. Я налила из термоса приготовленный им кофе и села к компьютеру. Сначала отправлю «Жена не стена», затем позвоню Виктору. Раньше двух он в редакции не появляется.

Пронумерованные секреты обольщения, точнее, совращения женатого мужчины дались мне довольно легко. Все сложилось для «независимой и успешной» очень удачно. Если добавить чуть-чуть иронии, то получилось вот что. Женатик с первого взгляда «запал» на красотку. Разумеется, накануне судьбоносной встречи она посетила фитнес-центр, салон красоты и бутик. После короткого разговора на выставке картин, куда она намеренно явилась в поисках достойного объекта, наша чаровница отправилась с потерявшим рассудок женатиком, охваченным страстью ненасытного самца, в ближайшее наимоднейшее кафе. В чаду и смраде от дорогих сигар ему все-таки удалось разглядеть ее холеное лицо, стройное тело и сногсшибательные наряды «от кутюр». После выпитой бутылки умопомрачительного вина, она впилась наклеенными ногтями в его плоть, и они слились в страстном поцелуе. Это чудесное произведение рук эскулапа – ее пухлые губы, занимающие треть лица и так призывно манящие, – с трудом помещались в его устах. Он уловил от ее волос, умело удлиненных, пьянящий запах духов из последней весенней коллекции и почему-то подумал, что нижнего белья на ней нет. Помогли рождению такой догадки и вывалившиеся из декольте груди, рядом с которыми не наблюдалось никаких надрезов, а ощущение в руках высококачественных кремнийорганических полимеров будоражило его кровь. В порыве чувств они метнулись к его дорогущей иномарке и дали волю своей бешеной страсти, не покидая стоянки автомобилей. Такого потрясающего секса в его пятьдесят с лишним у него еще не было. Отныне вся его оставшаяся жизнь принадлежит этой искуснице. Они удалялись от большого города, навеки соединившего их судьбы, в западном направлении, туда, где была одна из его усадеб. Малышка (так он теперь ее называл) лежала у него на коленях, одной рукой он держал руль, а другой – золотой мобильный телефон, украшенный бриллиантами. Он звонил своей законной жене, четвертой по счету, мымре и мегере в одном лице. Когда узнал, что она в тоскливом ожидании изучает инструкцию по применению пластыря для тела, за день сжигающего до трех килограммов подкожного жира, то гаркнул в трубку: «Лучше бы ты, корова, Камасутру читала». Далее прозвучало, чтобы она немедленно покинула хоромы в районе Кремля, занимающие три этажа старинного особняка, и прямиком отправлялась в свою комнату в коммуналке на восточной окраине. Разумеется, ей надо захватить и своих болезненных, сопливых отпрысков, вечно орущих и не дающих ему забыться и расслабиться после трудов праведных. Его длинноногая ундина подарит ему новых и здоровых продолжателей рода, которые появятся на свет в роддомах Швейцарии и отправятся за хорошим воспитанием в ясли-сады предместий Лондона. Затем «женатик» позвонил своему адвокату, чтобы тот завтра же начал и закончил бракоразводный процесс. Тут же набрал номер своего секретаря, чтобы он на послезавтра заказал самолет и забронировал президентские номера в отелях Милана, Парижа и Нью-Йорка. «Хочу перед свадьбой на тысячу гостей, все как один – элита нации, перед венчанием в самом большом храме страны, подарить тебе, Малышка, незабываемый шоппинг». Они подъехали к воротам имения, где их ждала многочисленная толпа челяди: немец управляющий, француз повар, англичанин садовник и т.д. Все молодые, высокие, красивые, с накаченными мышцами. Новой хозяйке на серебряном блюде преподнесли хлеб с солью, и она почувствовала себя еще более независимой, еще более целеустремленной, еще более «самодостаточной». Не зря она с отличием окончила трехдневные курсы «Формула успеха». Ей по силам любые вершины, перед ней исчезают любые преграды, что уж говорить о жене, которая не стеной, а бордюром оказалась. Она засыпала на шелковых простынях, в объятиях покоренного храпящего Эвереста, и думала: «А не замахнуться ли мне на арабского шейха?».