Олег Жилкин - Мальчик на качелях

А где счастье? Счастья нету,

Хочь бежи, хочь не бежи.

Летом труднее всего удержаться в привычных рамках работа-дом. Работать летом в школе труднее всего хотя бы потому, что вместо уже привычной вечерней смены, когда ты работаешь один, приходится переходить в дневной режим и работать в команде, состоящей из четырех человек, двое из которых твои непосредственные начальники. Начальник начальнику рознь, в моем случае это довольно амбициозные и недалекие люди, которые, как тебе кажется, поставили целью своей жизни усложнить условия деятельности до предела, доходя в своих усилиях до абсурда. Лето для меня это период стресса, я жду его наступления с содроганием, вот уже четвертый год. Дом воспринимается как привычные интерьеры одиночества, в которое можно завернуться, как в одеяло, и постараться ни о чем не думать, хотя мысли все-равно выпрыгивают из тебя словно блохи из ковра и каждая из них норовит тебя укусить, хоть и не больно, но довольно раздражающе: «Как же мне все надоело», «Поскорее бы все это закончилось», «Хочу домой!». Последняя мысль наиболее абсурдная – я и так, казалось бы, дома, чего мне хотеть? Нет, я понимаю, что дом не здесь, он где-то. Где? В России. Да, в России, в Подмосковье у меня квартира, которую мы сдаем. Я хочу туда.

Разобравшись со своими мыслями, я захожу в интернет и бронирую билет до Москвы, затем билет из Москвы в Минеральные Воды и обратно, бронирую на восемь дней гостиницу в Ессентуках – для этого у меня есть весомый повод – я хочу навестить могилу своей мамы, – беру подстраховочный обратный билет из Москвы до Портленда. Все. Я успокаиваюсь. На все ушло пара часов. По легенде, которую придумал, я еду в отпуск. Я и сам еще не знаю, насколько трудно мне будет вернуться. Ниточка оборвалась.

Америка из России, поверьте, представлялась мне тюрьмой, в которую я если бы и вернулся, то только в наручниках и под конвоем. Мое внутреннее напряжение в последние месяцы перед отъездом достигло апогея, я даже был уже готов к тому, что рано или поздно спровоцирую драку, в которой обязательно кого-нибудь убью и сяду за это в тюрьму, для полноты, так сказать, жизненного опыта, которому недостает пребывание в заморских застенках. Мне действительно интересен всякий экстремальный опыт, так, как если бы я читал книгу своей жизни глазами скучающего читателя.

Так, уж, я наверное устроен – внутри меня сидит другой человек – наблюдатель, и я часто выкидываю для него что-то, лишенное практического смысла, исключительно руководствуясь желанием его как следует развлечь и потешить.

В первый же день моего пребывания в Ессентуках произошло маленькое чудо. Я оставил вещи в гостинице – номер был еще не готов к заселению, нужно было подождать пару часов – и отправился к источнику попить водички и присмотреться к обстановке.

На подходе к источнику я услышал гитарные аккорды. В Ессентуках жила семья близких друзей моей мамы – Анатолия – глуховатого гитариста, его жены Ирины, и сын Иннокентий – тоже гитарист, глубоко верующий баптист, имеющий четверых детей. Четыре года назад через знакомых я получил весточку, что Толик скончался, что было не удивительно, поскольку в свой последний приезд в Россию, когда я вступал в наследство год назад умершей мамы, Анатолий был плох, у него началась гангрена пальца. С учетом его возраста – семьдесят пять лет, – шансов выжить у него было немного.

Я шел на звук и размышлял в довольно эллегистическом ключе: Толи уже несколько лет нет на этом свете, но звуки гитары на улицах города напоминают о его былом присутсвии. А что если это Кеша, его сын? Я скучал по Толику, по времени, когда он жил в соседнем доме и время от времени приходил к нам, чтобы сыграть со мной партию в шахматы.

Но нет, силуэт человека с гитарой не походил на молодого паренька, играл человек в солидном возрасте, и чем ближе я подходил, тем очевиднее становилось, что это давно упокоившийся в моем сознании Толик, о котором я с таким сожалением только что размышлял.

– Бог мой, Толя, это ты?! – воскликнул я изумлении.

– Да, я. А кто вы, я что-то не узнаю?

– Я Алик, Алевтины Павловны сын. Ты меня не узнал?

– Алик! Как ты здесь очутился? Ты же в Америке!

– Приехал в отпуск. Это мой первый день. Я так рад, что тебя увидел! Представляешь, мне сказали, что ты умер!

– Неужели? От кого ты мог это слышать? Я сильно болел, мне сделали сложную операцию, всего разрезали, заменили артерии, вставили трубки, и заново собрали. И вот, как видишь, я опять в строю, играю, зарабатываю себе на жизнь, еще сыну помогаю. Ты же не знаешь, Кеша развелся.

– Как развелся? У него же четверо детей!

– Вот так, все бросил, детей, бизнес и уехал в Геленджик. Сейчас там пытается бизнес наладить. Ничего не получается. Он же не торгаш по натуре. Я ему говорил: бросай ты это дело, возвращайся в специальность, зарабатывай тем, на что учился. Он ведь неплохой музыкант, закончил косерваторию, что он с этими шмотками связался? Взял кредиты, сейчас эти кредиты на нас повисли, приходиться работать, чтобы проценты платить, а он сбежал и в ус не дует. Жена, дети малые. Жена эта, правда, никчемная. Не работала ни дня, дома бардак, я его понимаю, ему тяжело было, крутился как мог, а она только на шее у него сидела, все заграницу мечтала уехать. Ты, вот, был там знаешь, как там тяжело. А им же молодым не объяснишь, они лучше нас все знают.

– Вот это новости! Не ожидал такого от Кеши. Все же четверо детей, он же на аллиментах раззориться.

– Да жена уже хочет его в тюрьму посадить, машину у него забрать, у него же нет ни шиша, одни долги. Она и квартиру нашу обчистила, все продала, что только можно было, котел нагревательный сняла, забрала детей и к родителям в Астрахань умотала.

– А в церковь-то он ходит, не знаешь?

– Ушел он из этой секты, слава Богу! Хоть с этим закончил, мало того, что долгов как шелков, так он еще и десятину столько лет платил. Везде деньги. Банки нас достали. Коллекторы звонят каждый день, пришлось телефоны поменять. Жена сейчас процедуру банкротства на Кешку оформляет, там тоже деньги на адвоката нужны, но куда деваться, иначе, говорят, посадят.

– Да не должны. Разве что если он от аллиментов будет уклоняться.

– От этой стервы все можно ожидать. Она грозилась, что в суд подаст за то, что он машину на мать записал. Дела, в общем… Сам-то как? Как тебе Америка, в Россию не тянет?

– Как не тянет, вот, не выдержал, приехал в отпуск, нужно отдохнуть, хочу оградку маме на могиле поставить. Раньше запрещали их на социальном кладбище устанавливать, теперь вроде можно, все ставят.

– Да, мама у тебя хороший человек была. Добрая очень, гостеприимная. Когда заболела, никому даже вида не показала. Для меня шок был, когда узнал, что она умерла. Жаль, на похоронах ее не удалось побывать.