Патрик Александер - Смерть зверя с тонкой кожей

– Всецело, Ваше Превосходительство.

Нджала прошёл в свой номер, и настроение у него поднялось ещё больше.

Просторная гостинная, огромное окно с видом на западную лужайку и летний домик. Два высоких окна со стороны фасад, выходящих на южную лужайку, ограниченную руслом ручья. На том берегу ручья начинался смешанный лес. Посреди лужайки возвышался старый, раскидистый кедр, создавая атмосферу древности и изысканной меланхолии.

Прямо перед домом располагался гравийный дворик, ограниченный с одной стороны зарослями ярких гортензий, а с другой густыми, в рост человека кустами печальных рододендронов.

Пол покрывал огромный ковёр, поверх которого шли две дорожки персидской работы. Обставлена комната была антикварной мебелью: диван эпохи королевы Анны, пара кресел с витыми ножками и подголовником тех же времён, махагоновый книжный шкаф восемнадцатого века, и, у западного окна, чудовищный чипендейловский письменный стол, моментально покоривший Нджалу.

– Мне он нравится, – сказал он Артуру, – здесь я буду работать.

На самом деле ему понравилась вся комната. Понравились даже акварели Котмена на стенах, хотя к живописи Нджала относился весьма прохладно.

Из гостинной можно было пройти в просторную спальню с огромной кроватью и в небольшую приватную столовую – на случай, если Нджала пожелает пообедать в одиночку или с женщиной. Дальше находились гардеробная, ванная и туалет.

Войти в номер можно было только через массивные дубовые двери, ведущие в коридор. У входа круглосуточно дежурили люди из спецотдела.

Дальше по коридору располагались комнаты для тех из гостей, кто не спал с Нджалой, комната Артура и ещё одна для Шеппарда, назначившего себя последней линией обороны.

Нджала устроился за чипендейловским столом, пригубил бокал розового шерри и принялся наблюдать, как Артур распаковывает привезённые книги и расставляет их в книжном шкафу.

– Знаешь, Артур, думаю сейчас самое время сделать небольшую домашнюю работу. Как звали этого нашего киллера?

– Его настоящее имя? – Артур пожал плечами, – По паспорту он значился, как «Уилсон».

– Передай в посольство, пусть раскопают всё, что на него есть. Пусть затребуют у министра внутренних дел всё его дело. Потом свяжи меня с шефом полиции, поговорю с ним лично. Он будет знать больше, чем любые бумаги, все допросы шли в его присутствии.

– Да, Ваше Превосходительство.

Артур повернулся было к выходу.

– Да, и ещё вот что, Артур. Уверен, что их полицейские хороши и надёжны, но…

Он помахал рукой.

– Сэр?

– Ты не забыл упаковать мой пистолет?

Фрэнк Смит и Джоан Эбботт ужинали на квартире у Смита. Она приготовила бланкетт с рисом и грибами под соусом собственного рецепта. Он открыл бутылку Клико.

– Почему шампанское?

– У нас праздник.

– Праздник? Какой?

– Не знаю. Но, что праздник – точно.

Она улыбнулась.

– Мне это нравится.

За ужином они почти не разговаривали. Он размышлял о событиях прошедшего дня. Она чувствовала себя чуть не в своей тарелке и нервничала.

– Потрясающе вкусно! Ты замечательно готовишь.

– Я люблю готовить.

Он глотнул шампанского, посматривая на неё украдкой: ему всегда казалось, что глазеть на людей невежливо.

– Джоан, что-то не так?

– Нет. Нет, конечно, нет. Ты был…очень добр.

– Хочу сказать, тебе…э-э…плохо…или что-то вроде?

– Боже, нет, конечно. Наоборот.Ты был…очень добр.

– Это ты уже говорила. Но ты не кажешься…ну…спокойной и счастливой.

Она покрутила в руке бокал.

– Не хочу…не хочу навязываться тебе.

– Навязываться? Мне приятно, что ты здесь, со мной. Кроме того, ты не можешь вернуться. На квартире до сих пор сидит кто-то из людей Шеппарда – на случай, если Ричард решит появится там.

– Я могла бы остаться у моей кузины. Уверена, она не станет возражать.

– Разве ты не хорошо здесь?

– Очень.

– Тогда?…

– Послушай. Вот ты. Пожалел меня, пустил к себе, заботишься. А что сделала я? Немедленно забралась в твою постель.

– Какой кошмар! Всё, что мне оставалось делать – закрыть глаза и думать об Англии.

– Фрэнк, пожалуйста! Мне кажется…я могу скомпроментировать тебя. Или ты станешь думать, что компроментируешь меня.

– О, разумеется. Ты определённо компроментируешь меня. А я тебя. И я предлагаю продолжать компроментировать друг друга теми же темпами. Как можно дольше. Я нахожу это занятие одним из самых приятных. Кроме того…

Он запнулся и откашлялся.

– Кроме того…ты нравишься мне.

Она улыбнулась:

– Было бы ужаснее, если бы ещё и не нравилась.

– Господи, я наверное наговорил массу лишенего? Это всё шампанское. Выпьем ещё?

Когда Элис с Эбботтом вернулись, он был основательно пьян. Впрочем, внешне это не сказывалось никак. Чёткая, чуть напряжённая речь, уверенные движения. Разве что недоставало той кошачьей пластики.

Они лежали в темноте, крепко обнявшись.

– Не думаю, что этой ночью у меня что-нибудь получится. Пьянный очень.

– Разве это важно? Мне достаточно лежать рядом с тобой, чувствовать тебя.

Она улыбнулась в темноту. Да, а ещё просыпаться среди ночи, зная, что он рядом, чувствовать его, каждое его движение. Этого было достаточно – и даже больше. Если бы только он остался. Если только… «Не плачь», – сказала она себе, – «Не сейчас».

– Больше всего, – прошептала она, – мне нравится просыпаться по утрам. И ещё не проснувшись, знать, что счастлива, и не помнить – почему. А потом вдруг вспоминать – оттого, рядом ты. Разве не глупо?

Он уже проваливался в сон, улавливая лишь половину её слов, тонул в водовороте бессвязных призрачных воспоминаний. И, перед тем, как водоворот сомкнулся над ним, успел ещё увидеть подброшенного в воздух бродягу, с широко раскинутыми в сторону руками – как у распятого.

По вечерам на улицы выбирались торговцы фруктами. С веранды Дженни он видел огоньки свечей на их лотках, светлячками уходящие в темноту.

Как-то они с Дженни вышли в ночь. Прошли опустевшим кварталом рынка и попали в торговый центр – в гул голосов, взрывы хохота, толпы людей в дрожащем свете свечей. Мужчины в основном были в футболках с изображением Нджалы, женщины – в дешёвых хлопковых платьях, которые украшал только неторопливый танец покачивающихся бёдер.

Пересекли площадь Нджалы с её современными отелями и кафе, где выходили на вечерний променад (или на охоту) туристы, матросы и дорогие проститутки.

Эбботт отрастил бороду, а Дженни снабдила его одеждой моряка, так что никто не обращал на него внимания. Она даже нашла ему матросскую фуражку, типа той, что носил загадочный персонаж одного немецкого рассказика («Человек в капитанской фуражке»). Эбботту вспомнилось, что персонаж этот имел обыкновение возникать в критические моменты, наподобие олицетворения нечистой совести.