Николай Шахмагонов - «И я ищу, ищу, ищу». Судьба советского офицера

– Прочтите, пожалуйста, то, что сейчас написали. Я слышала, что вы нашёптывали что-то удивительное…

– Извольте. С радостью прочту…

Он прочитал стихотворение. Елизавета некоторое время молчала. И он спросил у неё:

– Не спится?

– Дедушку устроила в домике и вышла. Какая ночь! Вы посмотрите! Разве в такую ночь можно спать?

Теремрин отозвался с теплотой в голосе:

– Вы, как Наташа Ростова…

– Ну, уж, у Наташи Ростовой всё было впереди. В ней искрилась юность.

– А в вас светится волшебным светом молодость, – сказал Теремрин.

– Какая уж там молодость? Всё – позади! – с грустью сказал Елизавета.

– Не думал, что от вас, человека верующего, услышу такие слова.

– Вы правы. Да, вы правы. Я не должна их говорить. И не должна так думать. Нужно нести свой крест, каждому свой крест. Всё позади, – повторила она. – А сердце иногда не хочет внимать этому.

– Да почему же оно должно внимать? Вы молодая, безумно красивая женщина. В вас столько жизненных сил, в вас столько жизненной энергии!

– Возможно… Иногда я чувствую, как эта энергия рвётся через край! – взволнованно проговорила Елизавета.

– Я могу вам задать нескромный вопрос? – спросил Теремрин.

– Если только не слишком нескромный, – разрешила Елизавета.

– Вы помните наше расставание на Курском вокзале?

– Помню.

– А помните, что сказали мне на прощанье?

Елизавета ответила после паузы, ответила едва слышно:

– Может быть…

– Вы мне сказали: «Спасибо, спасибо, что вы такой!». Так вот я хочу спросить: какой это такой? За что вы благодарили меня?

– А можно мне не отвечать?

– Почему?

– Потому что вы сами знаете ответ!

– Вы так считаете? – спросил Теремрин.

– Уверена! Вы очень хороший, милый, добрый человек. Я бы сказала больше, но…

– Что, «но»?

– У меня иная судьба. Я как-то разговорилась со священником. Так он мне сказал, что мой век – вдовий век, что мой супруг, ушедший в мир иной, ждёт меня там, и что я должна прожить остаток жизни в чистоте, ожидая встречи с ним.

– Это я уже где-то слышал. Но верно ли? Вы живёте здесь, на Земле! И вы должны жить так, как заповедано Богом. А Бог – это Любовь. И он никогда не запрещал и не будет запрещать любовь. Что же вы сделаете, если коснётся вашего сердца любовь? – прямо спросил Теремрин.

– В моём сердце есть место только для одной любви – для любви к Богу!

Теремрин посмотрел на Елизавету, и ему показалось, что её горячий взгляд прожигает мрак ночи.

– Вы знаете, недавно я нашёл у Ивана Алексеевича Бунина очень своеобразный рассказ. Он называется коротко: «Ночь». Вы не читали?

– Нет. Этот рассказ я не читала.

– Там нет сюжета, там нет диалогов. Блестящее, как всегда, описание природы. И на фоне этого описания Бунин философствует. Пишет, что решился испытать разумом всё, что делается под Солнцем, что это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они мучили себя. Бог сотворил людей разумно, но, увы, люди пустились в большую затейливость. Бунин размышляет о смысле жизни человека на земле. Интересные размышления. К примеру, он пишет, что только человек дивится своему собственному состоянию и думает о нём. А скажите, вам приходилось задумываться о смысле вашей жизни?

– Когда-то мне было всё ясно и понятно. Семья. Сын, которого надо воспитывать. И вот всё оборвалось. Правда, теперь дедушка. Ну и работа, конечно.

– У вас случай особый. Дедушка… Это долг любого из нас, долг перед родителями, перед бабушками и дедушками, долг возвратить хоть часть того тепла, которое они подарили нам, воспитывая и выводя на жизненные дороги. Работа? Разве только в работе смысл жизни? – задал вопрос Теремрин и тут же ответил: – Нет, конечно, не в одной только работе. Я ведь вас спрашиваю не случайно? Я сам ищу ответ. Ищу его у философов, у писателей.

– И нашли?

– Они – писатели, поэты, философы – тоже ищут, точнее, искали. И никто не дал прямого, ясного и окончательного ответа. Прочтите рассказ Бунина «Ночь». Обязательно прочтите. Кстати, то, что он писал о природе, можно прочесть и сейчас. Да, чудная выпала ночь. Просто необыкновенная ночь.

Они шли по просёлочной дорожке мимо домов, выстроившихся вдоль лощины, которая, очевидно, была когда-то руслом пересохшей речки. От речки остались, где ручей, а где и болотце, скрывавшее прежнее русло.

– Смотрите, – вдруг сказала Елизавета, – Смотрите, как быстро перемещаются и Луна, и Звёзды на небе. Когда я подошла к вам, ковш Большой Медведицы висел над тем высоким домом, а сейчас он уплыл к околице…

– Да, Звёзды убегают от Солнца…

– Как интересно вы подметили. Убегают… А почитайте мне стихи, –попросила Елизавета.

– Извольте… Вот уже август. Скоро осень. Быть может, стоят последние такие удивительные ночи. Что же вам прочитать? А вот что:

Вчера с вечернею зарёй,

С последней, красной вспышкой света,

В зловещих тучах над Землёй

Печально умирало лето.

И осень с бледною луной

Взошла – и пел ей до рассвета,

Всю ночь в листве ещё густой

Изменник-ветер песнь привета.

Сегодня в небе нет лучей,

И дождь, дождь льётся безнадежно,

Как слёзы скорбных матерей!

И в этой тихой мгле безбрежной,

Смотри, к краям весны мятежной

Летит станица журавлей!

– Как красиво! Ваши стихотворения просто великолепны, – с чувством сказала Елизавета.

– Это не моё стихотворение, – возразил Теремрин и пояснил. – Это сонет – он так и назван «Серый сонет» – принадлежит перу Бутурлина, малоизвестного поэта девятнадцатого века. Вы знаете, я очень люблю читать стихи таких вот поэтов. У них обязательно находятся два-три стихотворения просто удивительных.

– А отчего вы именно этот сонет выбрали сейчас, когда ничто не предвещает ещё прихода осени, кроме, разумеется, календаря?

– Потому что она придёт, она наступит неотвратимо, и будет, говоря языком Пушкина, пышное природы увяданье. Но это увядание природы станет как бы прологом её нового возрождения. Мне очень понравилось в сонете Бутурлина то, что стая журавлей, уплывающая на юг, тем не менее, летит к весне. Вот и нам взгрустнётся, порою, в осенние дни, но не нужно поддаваться грусти.

– Помню, помню ваше стихотворение из сборника, который мне подарили. Прочтёте что-то своё? – спросила Елизавета.

– Нет, своё не прочту. Во всяком случае, не сейчас. Вы знаете, я запомнил наизусть один небольшой абзац из рассказа Бунина, о котором уже упомянул, «Ночь». Никак не выходит у меня из головы этот рассказ!

Теремрин слегка взмахнул рукой, словно указывая на звёздное небо, и начал читать, спокойно, легко, словно со цены профессиональный чтец:

– «В этой млечности есть зеркальность; но на горизонте сумрачно, зловеще: это от Юпитера и оттого, что там, в южном небосклоне, нет почти звёзд. Юпитер, золотой, огромный, горит в конце Млечного Пути так царственно, что на балконе лежат чуть видные тени от стола и стульев. Он кажется маленькой Луной какого-то иного мира, и его сияние туманно-золотистым столпом падает в зеркальную млечность моря с великой высоты Небес, меж тем как на горизонте, в силу противоположности со светом, мрачно рисуется как бы тёмный холм. И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, наполняющий молчание неба, земли и моря своим сквозным журчанием, похож то на миллионы текущих и сливающихся ручьёв, то на какие-то дивные, всё как будто растущие хрустальной спиралью цветы…».