Эдуард Сребницкий - Колье с лукавой змейкой

– … Предлагаю тем, кто голосовал против, ещё раз подумать над внесённым предложением, – заискивающе обратился к вошедшей с не комсомольским словом «душечка»: – Я уже заканчиваю, душечка.

И добавил, то ли «душечке», то ли залу:

– Сегодняшнее комсомольское собрание объявляю закрытым.

Комсомольцы поднялись с мест. По традиции каждое их мероприятие заканчивалось коммунистической песней «Интернационал».

– Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов, -

зазвучали первые нестройные голоса, и остальные комсомольцы подхватили:

Кипит наш разум возмущённый

И в смертный бой вести готов.

Секретарь Шкурыба пытался было запеть со всеми, но, споткнувшись на полуслове, поспешил к «душечке», которая без церемоний толкнула его к выходу.

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был никем, тот станет всем!

– Душечка, ну, неудобно… – бормотал секретарь Шкурыба.

Это есть наш последний

И решительный бой,

Выпихнув из зала Шкурыбу, «душечка» бахнула дверью.

С интернационалом

Воспрянет род людской! –

сотрясались стены купеческого дома.

Выходящих из клуба участников собрания революционным алым цветом приветствовала осень: ветки рябины качали на ветру спелыми гроздями, а по мостовой кружила огненно-красная листва. Комсомольцы, из тех кто располагал временем, собирались в группки, весело обсуждая предложение секретаря Шкурыбы. Комсомолка Лизанька стояла со своим мужем Филиппом и пыталась выяснить его мнение по очень важному для неё вопросу.

– Как это так, покончить с понятием семьи? – допытывалась она. – А мы с тобой? С нашей семьёй тоже покончить? Ведь мы только что поженились.

– Ну, что ты, – Филипп взял хрупкие руки жены в свои широкие ладони. – Никто нас силой в коммуну не тащит. Мы будем жить с тобой.

Другого ответа Лизанька и не ждала.

– Ты этого хочешь? – спросила она.

– Очень хочу.

– Я тоже.

Они держали друг друга за руки, и им обоим было хорошо.

– Ой! – по лицу Лизаньки пробежала тень. – Там ведь мама с папой уезжают!

Быстро, почти бегом, Лизанька и Филипп направились прочь от клуба.

– А вот этого шага твоих родителей я не одобряю, – говорил Филипп на ходу. – Уезжать из страны, где куётся новая жизнь, где каждый день происходит столько интересного и важного!

– Ты ведь знаешь, они боятся. У нас происхождение не совсем пролетарское.

– Этот недостаток можно исправить активной общественной работой и самоотверженным трудом на благо Советской республики. И тогда есть шанс, что окружающие их простят.

– Родители не хотят, чтобы их прощали, они хотят просто жить. Хотя я отговаривала, как могла. Смотри, уже извозчик приехал и вещи уложены!

Они торопливо прошли мимо извозчицкой коляски, на которую был погружен перевязанный ремнями багаж, и поднялись на крыльцо белёного каменного дома.

В гостиной их с нетерпением ждали.

– Лизанька, Филипп, где же вы ходите, милые? – поднялась им навстречу Лизанькина мама, одетая в тёмное дорожное платье. – Нам пора ехать!

– Задержались на собрании, – извинилась Лизанька.

– Ну-с, – сказал отец, который вопреки нынешней моде, а подчас и благоразумию, продолжал носить галстуки и был в галстуке и сейчас, – пора прощаться.

– Разве мы не едем с вами на вокзал? – удивилась Лизанька.

– Мы с мамой решили, что вам ехать не стоит. Долгие проводы – лишние слёзы. Попрощаемся здесь.

Он прижал дочь к груди:

– Пиши нам чаще.

– Я буду писать вам часто-часто, – Лизанька с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать.

Поцеловавшись с отцом, она затем крепко прижалась к маме, и по щекам обеих всё-таки потекли слёзы.

– Кто знает, милая, доведётся ли свидеться?

– Мы обязательно ещё увидимся, мама.

Отец взял за плечи Филиппа:

– Будьте счастливы. И берегите нашу дочь.

– Не беспокойтесь, я позабочусь о ней, – заверил Филипп.

– Вот ещё что, – утерев платком слёзы, мама отвела Лизаньку в сторону и взялась пальцами за чёрный перламутровый ларец, стоящий на комоде. – Здесь кое-какие украшения. Вам хватит на жизнь. Но главное, вот.

Мама извлекла из ларца золотое колье с несколькими драгоценными камнями.

– Это старинное колье с лукавой змейкой принадлежит нашей семье.

– С лукавой змейкой?

– Да, посмотри на застёжку, – мама положила колье на чёрную крышку ларца. – Видишь, застёжка выполнена в виде змейки, которая чуть улыбается. Эту змейку называют лукавой. Колье с лукавой змейкой досталось мне от мамы, а ей от её мамы, моей бабушки. Теперь я хочу передать колье тебе. Говорят, что оно способно помогать своей хозяйке в трудную минуту. Береги его, милая, и пусть оно напоминает вам о нас.

Убрав семейную реликвию в ларец, мама расцеловала Лизаньку и подошла к зятю.

– Храни вас бог, – трижды поцеловала она Филиппа, – вас и нашу дочь.

– Ну что вы, – смутился Филипп. – Мы, комсомольцы, не признаём существование бога.

– Бог так милостив, что любит и комсомольцев, которые не признают его существования.

– Присядем на прощание, – сказал отец.

Все сели на стулья, чувствуя драматичность и неотвратимость происходящего.

– Пора!

Поднявшись, родители вышли из комнаты. Лизанька с Филиппом видели в окно, как они спустились с крыльца, сели к извозчику и, помахав детям рукой, уехали. Лизанька смотрела на то место, где только что стояла коляска, и не могла поверить, что рассталась с родителями так надолго, а может быть, навсегда.

– Что за шкатулку дала тебе мама? – спросил Филипп.

Лизанька с трудом отвела взгляд от опустевшей улицы.

– Это наши фамильные драгоценности.

– Драгоценности?! Настоящие?!

– Настоящие.

– Вот здорово! – воодушевился Филипп. – Мы можем отнести их в комсомольскую ячейку и построить для всех что-нибудь нужное! Например, фабрику-кухню. Или передать в дар коммуне. Товарищи будут нам благодарны.

– Но драгоценности фамильные, – робко возразила Лизанька мужу, – они хранятся в нашей семье.

– В тебе ещё живы представления частного собственника, унаследованные от родителей. От этих представлений надо решительно избавляться! Ты должна, ты просто обязана сдать все ценности в комсомольскую ячейку.

Повернувшись к окну, Лизанька долго смотрела на крыльцо.

– Наверное, ты прав, – сказала она, – я должна их сдать.

Глава 2

Почему-то считается, что жители районных городков всегда спят, или, в крайнем случае, дремлют. Даже в наш век сверхвысоких скоростей и сверхновых технологий, особенно в вопросе сколачивания капитала, по-прежнему пишут: «Сонные жители провинциального городка», или: «Здесь царила дремотная атмосфера».