Татьяна Воронцова - Пройти через лабиринт

После чего обошел ее справа налево, против хода солнца, как Верцингеторикс обошел Цезаря при капитуляции после поражения в Алезии.

«Я же говорила, что все зеленоглазые люди…» – прошептала Даша и прижала руки ко рту.

Чуть позже, спускаясь с крыльца, Фаина подвернула ногу, так что пришлось наложить тугую повязку, а во второй половине дня в гладилке обожгла руку утюгом.

И теперь, сложив все это воедино, Лера задала главный вопрос:

– Что ты сделал?

Герман заморгал глазами.

Она погрозила ему пальцем.

– Не прикидывайся.

– Ладно. – Немного помолчав, он произнес с глубоким вздохом: – Фаина суеверна.

– Откуда ты знаешь?

– Все знают, Лера.

– Таким образом…

– Она все сделала сама.

– Надеюсь, ее внушаемость не станет причиной более серьезных травм, – мрачно произнесла Лера.

Это Герман оставил без комментариев.

Лера подняла бокал.

– За тебя, красивый. Кстати, бедная Даша вообразила, что влюблена в тебя, и теперь проливает горькие слезы из-за твоей дружбы с Лесей.

– Этого нам только не хватало! – ужаснулся Герман. – Лера, я здесь ни при чем, клянусь. Ну, прогони меня. Или посади на цепь, как Аркадий грозился посадить Леонида.

– Держать тебя на цепи и кормить из рук, – произнесла она задумчиво. – Это же мечта каждой женщины. – И рассмеялась. – Ладно, проваливай. Я хочу провести этот вечер с единственным здесь нормальным человеком – со своей сестрой.

После его ухода еще минут пять обе сидели молча, неторопливо потягивая вино. Когда бутылка опустела, Лера сходила на кухню и принесла на подносе две кружки с дымящимся чаем, печенье и мед. И картонную папку для бумаг под мышкой.

– А это что такое? – полюбопытствовала Нора.

– Держи. – Папка шлепнулась перед ней на стол. – Посмотри и скажи что думаешь.

Разумеется, это были рисунки. Перебирая их, в немом восторге отслеживая путь грифеля по бумаге, Нора на время выпала из реальности. Очнулась, перевела дыхание. Качнула головой, точно не веря своим глазам.

– Такая графика… с ума сойти.

– Он профессионал, – пояснила Лера. – У него есть специальное образование. Помимо таланта.

Теперь они обе смотрели на лежащий сверху рисунок.

Доктор Шадрин. Выдвинутая челюсть свидетельствует о твердой решимости следовать прямиком к цели. Вперед и только вперед, невзирая ни на какие препятствия. Человек-локомотив. Карандашный штрих мастерски заострил скулы на хмуром лице Аркадия, обозначил ямочку на подбородке… Но самое примечательное во всей композиции – это, конечно, длинный крученый кнут, кольцами опадающий к его ногам. Изгиб лоснящейся черной петли так нестерпимо правдоподобен, что хочется крикнуть «не надо!» При всем понимании бессмысленности этой мольбы. Нет, Аркадий не из тех, кого можно уговорить или разжалобить. Что заставило художника вложить в его руки кнут? Символом чего является кнут в данном случае?

– И все же они не могут друг без друга, – заметила Нора.

Лера кивнула.

– Однажды Герман сказал об Аркадии, что это человек, с которым невозможно поддерживать приятельские отношения. Или дружба до гробовой доски, или вражда. И изменить его не способны ни годы, ни люди.

– Он проницателен.

– Иногда чересчур.

Опять Аркадий. Сцена Последнего суда в духе Папируса Хунефера. Лера поясняла, водя чайной ложечкой по бумаге… Голова Осириса Аркадия увенчана Белой Короной с перьями, в руках – скипетр, крюк и кнут, символы верховной власти. Его троном является надгробие с изображениями закрытых на засов дверей и карниза в виде уреев. Справа от него стоит Нефтида, слева – Исида. Перед ним на цветке лотоса выстроились четыре сына Гора: Местха, Хапи, Туамутеф, Кебсеннуф. Трон Осириса покоится на воде. В тронный зал заглядывает умерший, в котором можно без труда узнать Леонида.

– Сюжет из древнеегипетской мифологии? – спросила Нора. – Хм…

– В сто двадцать пятой главе Книги Мертвых бог Тот вопрошает умершего: «Кто есть тот, чей кров – огонь, стены – живые уреи и пол его дома – бегущая вода? Кто он, спрашиваю я?» Умерший отвечает: «Это Осирис», и бог говорит: «Тогда входи, ибо воистину ты будешь представлен ему».

– И Леонид вошел.

– Да, – подтвердила Лера, – Леонид вошел. Себя Герман тоже рисовал в короне Осириса. Только он был Осирисом расчлененным, а Аркадий – Осирис победоносный. Бог, победивший смерть и ставший в результате этого акта владыкой Царства мертвых, осуществляющим Последний суд.

– Со скипетром все ясно. Но почему кнут? – спросила Нора после некоторых раздумий. – Это ведь орудие наказания, разве нет?

– Символ власти. Орудие, при помощи которого ты осуществляешь свою власть над другим существом.

Понемногу Нора начинала понимать, что связывает ее сестру с эльфом, носящим имя местного святого. На днях Лера упомянула, что занимается переводами академических текстов. Поиск. Все они ищут одно и то же. И Аркадий, и Лера, и Герман, и Леонид…

Мысль о Леониде пробудила воспоминание о небольшом комическом эпизоде около гаражей, приключившемся сразу по возвращении из поселка.

Герман поставил мотоцикл в бокс и спросил как раз покончившего с мытьем фургона механика: «Какие новости?»

Толик ухмыльнулся.

«Твой парень вышел сегодня на пять минут на солнышко. На беду мимо проходила старушка Фаина».

«Ну и что?»

«Ну, и он шлепнул ее по заднице».

«А она что?»

«Она чуть в обморок не упала».

«А он?»

«Что „он“? – Толик вытер руки и как ни в чем не бывало извлек из Германова кармана пачку сигарет. – Прошелся насчет ее филейной части, типа комплимент, и ушел к себе. – Выудил одну сигарету, остальное засунул обратно в карман. – Сам-то я не слышал, девчонки болтали».

Тогда Нора не отреагировала на эту историю, а сейчас расхохоталась во все горло. Бедная Фаина! Вот так поворот судьбы! Она травит беззащитных одиночек, чувствуя себя при этом ужасно крутой, а ее оценивающе похлопывают по заду, как товар на невольничьем рынке. Умора.

Ночь светла и тиха, точно в фантастическом фильме перед появлением чудовищ. Полная луна висит серебряным блюдом над Соловецким кремлем, над полуразрушенной монастырской гостиницей, в которой сейчас всего два гостя – мужчина и женщина, случайно повстречавшиеся на этом острове в сердце Беломорья. Крыши нет, и, лежа рядом поверх расстеленного на дощатом полу спального мешка, они смотрят вверх, позволяя холодному сиянию небесных светил омывать их лица, кажущиеся масками. Герман захватил еще куртку с теплой подкладкой, и теперь она, сложенная вчетверо, служит им подушкой. Чистый холодный воздух щекочет ноздри. Изо рта с каждым вздохом вырывается облачко пара, как зимой.

– Так Соловецкий кремль или Соловецкий монастырь? – тихо спрашивает Нора, начиная испытывать неловкость от затянувшегося молчания. – Это одно и то же или есть разница? И если есть, то где заканчивается одно и начинается другое?