София Эс - Успеть до полудня

– Куда же ты бежишь, девочка? – посмеиваясь, незнакомец все приближался, медленно развязывая пояс балахона, растягивая ситуацию под свое удовольствие. Красноватые всполохи неоновой рекламы, просачивающейся сквозь решетки верхней вентиляции, придавали движениям мужчины рваный, ломаный ритм. – Папочка пришел за тобой…

– Не-е-ет… – почти выскулила я. – Не хочу… Я не хочу этого! Нет! Не надо!

– Иди сюда! – прорычал мужчина, хватая меня за ноги и подтягивая к себе, не смотря на то, что я активно сопротивлялась. Била на отмаш, куда только придется, вгрызалась скрюченными пальцами в бесчувственный пол, выдирала из себя все силы, лишь бы только вырваться из этого кошмара.

– Нет!

– Нет!

– Нет!..

Звонок телефона слился с моим криком, и я искореженной фигурой замерла, таращась в бежевый потолок. На дальнем столике у окна горел ночник, согревая окружающее пространство. С некоторых пор он стал единственным источником тепла и света для меня после таких вымораживающих погружений в сновидения.

Рядом с ночником заливался мелодией входящего звонка телефон.

Вытолкнув воздушную пробку из горла, я выдохнула раскаленный ужас, застрявший ощетинившимся ежом во мне, опустилась на мокрые холодные простыни и содрогнулась. Сон… Это был очередной выворачивающий сон…

Шальные глаза в поисках опоры принялись ощупывать спальню, фиксируя для себя привычные образы. Комод из белого можота, в его третьем шкафчике я часто прятала шоколадки – старая детская привычка делать запасы на случай невозможности поесть вовремя. Медные затертые до блеска массивные часы, постоянно спешащие на семь минут, – это я несколько лет назад неудачно сшибла их со стола в отцовском кабинете, а, может, и удачно, ведь теперь у меня есть фора в семь благословенных минут. Розовая матерчатая бабочка, сидящая на белых хлопковых шторах. Ее я сшила лет в десять маме в качестве подарка на день рождения.

Сознание нехотя, неверяще, возвращалось из жуткой мешанины образов и переживаний сна в безопасную определенность родной комнаты. Когда сновидения накрывали меня такими яркими, реально-отчетливыми сюжетами, как сегодня, выбраться из их липких переплетений было особо сложной задачей.

Несколько минут я просто дышала. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вместе с дыханием ко мне возвращались и ощущения тела. Голени свело судорогой, напряглись в мышечном спазме даже несколько пальцев правой ноги. Пресс живота болел, как после интенсивной тренировки. Солнечное сплетение будто приложили раскаленным клеймом: изнутри горело так, что любые прикосновения обжигали и движения отдавались острыми токами. Грудная клетка ныла как после встречи с тяжеловозом, который безжалостно, на огромной скорости смял сам факт ее существования. Раздробленные кости ходили ходуном. Гудело сплющенное сердце. Израненные лёгкие с хриплым свистом толкали по капиллярам едкий газ.

Гребаный сон! Чтоб тебя вурдалаки задрали!

Телефон перестал надрываться и замолчал.

Неожиданная тишина вместо желанного покоя принесла лишь кисло-горькое предчувствие надвигающихся событий. Звонить мне в ночное время с радостными вестями не стали бы: я все больше коллекционировала обратные стороны наградных медалей. Голову сдавило ледяное щупальце ожидания, в ушах застучал морзянкой пульс, волна мурашек в очередной раз обжигающе прошлась вдоль позвоночника…

Да и катись оно все!

Рывком поднявшись с кровати, я отправила себя в душ. Горячий. Потом можно будет устроить быстрый контрастный взрыв, чтобы с ещё большим удовольствием вернуться в проходящие сквозь все слои напряжения горячие струи воды. Холод я ненавидела. С детства. Не переносила его хронически. Но сколько бы не бегала, все равно попадала в его удушающие объятия. Чтоб и его вурдалаки задрали! Уж лучше адское пекло, чем стынь Ледовой Пустоши!

Тело все ещё билось в ознобе, и возвращаться в тяжелые воспоминания сна не хотелось, от слова совсем. Но это было необходимо сделать. Психотерапевт, занимавшийся со мной несколько лет подряд, говорил, что оставленное без внимания стрессовое переживание фиксируется в мышцах тела непрожитым напряжением, оседает вязкими тревожными образами в голове и мешает безусловному восприятию действительности. Чтобы отпустить тянущие в бездну отчуждения переживания, необходимо было вернуться в травмирующую ситуацию и досконально ее изучить. С позиций разных участников тех событий. "Логово волка пусть и расположено в укромном, хорошо замаскированном месте, все же имеет один вход, и он же – выход," – раз за разом повторял мой острозубый психотерапевт волчьей наружности, поправляя на сухощавом лице круглые очки в золотой оправе. Вот точно говорят, что зрение у волков развито значительно слабее нюха!

Привалившись к стене душевой, отделанной карминовой мозаичной плиткой, я тяжело дышала. Вода хлестала по молочной коже, помогая расслабиться сведенным мышцам. Вниманием я искала внутреннюю тишину, но картинки из сна то и дело просачивались в сознание. Решительно выключив воду и наскоро вытеревшись огромным махровым полотенцем – одной из немногих действительно роскошных вещей, что я себе позволяла, – завернула себя в халат, надела теплые шерстяные носки и прошла в гостиную. Вскипятив воду и налив в пузатую керамическую кружку травяного чая, села за стол. Пустая белесая столешница мне и раньше помогала абстрагироваться, отсеивать все лишнее в сей момент и сосредотачиваться на прожитом.

Вспоминая жуткое помещение из сна и прислушиваясь к внутренним ощущениям, я пыталась понять, имеет ли увиденное место ко мне прямое отношение или же я – вновь лишь проводник чужих эмоций, запланированных действий или бесплотных фантазий. Что я делала в том помещении? Чью ментальную ниточку ухватило мое сознание и что теперь с этим видением делать? Это уже случилось или еще случится?

А может быть, это все же часть моего прошлого, затертого намеренно или в результате психологической или физической травмы?

По этому поводу мне приходилось лишь строить догадки, потому как никаких точных сведений о моем раннем детстве не было. Десять лет назад на обочине лесной дороги полуживую девочку нашла семейная пара оборотней. Ребенок был весь в резаных ранах как свежих, так и застарелых шрамах, на вопросы не реагировал и сам не говорил ни слова. После больницы, где девочке поставили диагноз нервного и физического истощения, оборотни забрали ее в стайную общину. Здесь я в свои семнадцать по-прежнему и жила. Только моих приемных родителей уже не было в живых, год назад они ушли на грани к предкам в результате автокатастрофы. Поздний вечер, сильный дождь, размытая дорога. Как говорили в стае, отец не справился с управлением и вылетел с моста в реку. Никто не выжил, тела родителей нашли на следующий день, когда стихия угомонилась. Особого разбирательства не было, да и к чему детальная проверка, когда и так все понятно: плохая видимость – скользкая трасса – усталость.