Виктория Сурина - Метатрон

– Адон Маннэи, солдаты волнуются, люди недобро смотрят на нас. Давайте уйдем, – обратился к своему начальнику один из стражников.

– Мы не можем уйти. Мы должны сегодня привести Йоханана во дворец, – он тяжело вздохнул, и стражник, молча кивнув, вернулся к остальным.

В маленьком отряде зашептались: никто не хотел стоять на холме до утра, а вряд ли стоило надеяться, что народ, пришедший к пророку, разойдется раньше.

Маннэи смотрел на своих сподручных и понимал, что придется делать нелегкий выбор между неисполнением приказа и их недовольством, которое могло быть не менее опасным, чем гнев Ирода. Тем более, что даже стражники любили Йоханана, и каждый был бы только рад дать ему возможность спастись…

Маннэи тщательно взвешивал в своей голове все «за» и «против». Чаша весов настойчиво склонялась в пользу пророка. Он уже почти решился пойти против Ирода, но Б-г распорядил иначе.

Внезапно по веренице страждущих пронесся ропот, будто ветер зашелестел людьми, словно тростником у Ярдена. И все собравшиеся расступились, открывая дорогу главному стражнику и его подручным. Маннэи дрогнул и невольно попятился назад – он не понимал, чего хочет толпа, и побаивался ее.

Но толпа ничего не хотела, она лишь повиновалась тому, кого любила и уважала. Опираясь на посох, к главному стражнику шел Йоханан. Люди почтительно уступали ему дорогу и склоняли головы перед ним, но он никому не отвечал на поклон. Казалось, что он и видел-то лишь тех, кто ждал его на холме.

– Маннэи! Твои стражники устали, зачем ты мучаешь их? – Йоханан улыбнулся, и от его улыбки главному стражнику стало не по себе. Маннэи, увидев совсем близкого того, о ком говорил весь Йерушалаим, был изумлен его тихому смирению и могучей силе, таившейся в истощенном теле пророка. Казалось, что он может одним только взглядом испепелить всех стражников, но не делает этого, потому что добр и великодушен, и потому что принял решение отдать себя на заклание, словно жертвенного барашка.

Маннэи хотелось упасть перед Йохананом на колени и благоговейно поцеловать край его верблюжьих одежд. Сделать все, чтобы вымолить прощение и спастись от страшного греха, к которому толкал его царь.

Схватить Пророка с сияющим ликом? Стать проклинаемым палачом? Нет, не такой судьбы желал для себя главный стражник, когда шел служить на благо земли обетованной.

Не стал ли он послушным орудием в руках нечестивого правителя? Не пора ли бросить пост и перейти на сторону народа? Что еще взбредет в голову самодурам из Иродового дворца? Того и гляди – они распнут Б-га, если тому не посчастливиться оказаться на их земле.

– Маннэи! Вот мои руки, где твои кандалы? Я готов пойти в любую темницу и принять любые испытания. Я не бегу и не скрываюсь. Пусть Ирод делает со мной все, что ему будет угодно.

Едва расслышав слова Йоханана, преданные пророку люди зашумели, зашевелились и стеной двинулись на Маннэи. Главному стражнику показалось, что на него надвигается шарав, и он уже открыл рот, чтобы вскрикнуть: «Я с вами! Я отказываюсь от царя, я с вами!»

Но Йоханан не дал Маннэи стать предателем. Он вскинул руку, призывая к молчанию, и толпа остановилась, как вкопанная:

– Вы не тронетесь с места. Стойте, где стоите и не мешайте исполниться предначертанному! – строго и жестко сказал Йоханан тем, кто его благотворил, и тут же смягчив и голос, и взор, ласково обратился к главному стражнику. – Веди меня, Маннэи! Мое время пришло. Я заждался, – он отбросил посох в сторону и протянул руки открытыми ладонями вверх. Маннэи едва заметно кивнул одному из своих сподручных, и этот стражник затянул петлю на запястьях пророка.

Воем раненого зверя огласились берега Ярдена – то выли иудеи, снова лишенные надежды.

***

Малика уже успела одеться и повязать платок. Она сидела на пятках и смотрела на меня. Смотрела тем теплым и светящимся взглядом, которым смотрят на своих младенцев ренессансные мадонны.

Я где-то читал, что художникам для этих картин частенько позировали проститутки. Наверное, они вот так же просыпались, наталкивались на этот чарующий взгляд и тут же хватались за кисти и краски…

Если я и был чем-то перед ней виноват – она меня простила. Женщины всегда прощают, если есть повод. А повод был. Да и никуда бы мы не делись друг от друга – одни, посреди пустыни.

Мне захотелось что-то ей сказать, но на каком языке? Я протянул руку и коснулся ее лица, а она прильнула к моей ладони, как кошка, ищущая ласки.

Малика прикрыла глаза, по ее лицу растеклась блаженная улыбка – она почти таяла, и казалась совершенно счастливой.

Щель между коврами посветлела, значит, снаружи уже рассвело. Я чувствовал себя почти здоровым, сил будто бы прибавилось. Может, попробовать выйти из пещеры на свет Божий?

Малика заметила, что я отвлекся, и легонько тронула за плечо.

– Прогуляемся? – я приподнялся на локтях, все мышцы мучительно заныли то ли от вчерашней перегрузки, то ли от долгого лежания. Придется просить о помощи.

Я махнул рукой в направлении выхода, а потом показал пальцем на нее и на себя:

– Gо. You and me? OK? – Малика повторила все жесты за мной, видимо, пытаясь понять, о чем речь. Это было похоже на разговор двух шимпанзе, которых научили языку глухонемых, но они еще не поняли, как его использовать.

Я сел и попытался встать, но ноги не слушались, и я чуть не рухнул прямо на нее. К счастью, Малика наконец-то сообразила, что требуется и вовремя подхватила меня.

Так мы и побрели к выходу. До него было каких-то пару шагов, только эти шаги оказались трудно преодолимым препятствием. Малика почти волокла меня на себе, и я даже думал оставить эту затею с прогулкой, но не захотелось признаваться женщине в своей слабости.

После полумрака пещеры желанный свет ослеплял, и я долго стоял зажмурившись, не решаясь открыть все еще болевшие глаза. Была и еще одна причина, как щенок, только что выбравшийся из коробки, я испытывал смешенное чувство страха и любопытства. А вдруг Малика живет не отшельником, и вокруг меня мирно спящая стоянка бедуинов или вообще небольшое поселение? Общаться с людьми и налаживать социальные контакты? Спасибо, увольте. Нет ни настроения, ни сил, ни желания…

А вдруг у нее есть брат или отец, или дядя, или старшая сестра? Тогда придется объясняться с ними, извиняться, что-то доказывать… Ведь за вчерашнее местные вполне могут раскроить мне череп и, наверное, будут правы.

Но к счастью, мои представления не оправдались. Когда я все же решился взглянуть в лицо окружающему миру, перед моими глазами предстало пустынное ущелье, со всех сторон окруженное красными останцами. Этакая местная Петра – даже изнутри не было понятно, где здесь вход.