Дмитрий Вересов - Унесенная ветром

— А казаки, Карл Иванович? Они, что же, по-вашему, промежуточное звено между детьми природы и цивилизации?

— Да посмотрите на них, голубчик мой. Они же сами себя русскими не считают. За отдельную нацию себя почитают. Чеченец им роднее и понятнее, чем мы с вами. Хотя и говорим мы на одном языке. Vous conceves? [7] Понимаете? ( франц. ) Я тут доказывал одному старику станичному, что казаки пошли от старообрядцев и беглых каторжников. Так этот казак, дед Епишка, аж ногами на меня затопал. Не люблю, кричит, тебя — басурмана! Определенно, Дмитрий Иванович, татары им ближе по культуре и по духу. Они же все у горцев перенимают: и одежду, и манеры. Трупами вот приторговывают. Сущие дикари! Невест себе уже не в станице выбирают, а на ту сторону Терека скачут. Природа им подсказывает, где искать себе пару…

— С чего вы это взяли, доктор? — удивился Басаргин. — Вы это мне из Лермонтова или Бестужева-Марлинского рассказываете?

— Какой Лермонтов! Разве вы не слышали? Казак этот героический и перспективный… Фомка. Знаете? Вот-вот, украл чеченку себе в невесты. Ромео в черкеске и бурке, а Джульетта спустилась с гор. Как вам это нравится?

— А вы видели ее, чеченку эту? — спросил поручик, тщательно скрывая вдруг подступившее волнение.

— Нет, не пришлось. Да это и мудрено. Представьте, дикая девушка, в чужом доме, среди врагов своего народа. Забилась, должно быть, в угол и шипит, как дикая кошка…

— Наверное, красавица… — задумчиво проговорил Басаргин.

Доктор Тюрман внимательно посмотрел на офицера, как смотрел обычно на пациентов, оценивая внешнее состояние, бледность или покраснение, величину зрачка…

— Тоже не секрет, — сказал он, продолжая рассматривать поручика. — Наверное, дикая, первозданная красота. Несколько сравнений с диким животными: гибкая, как змея, ловкая, как пантера, пугливая, как лань… Впрочем, голубчик, мне уже пора. Еще раз, наверное, навещу вашего подопечного, и довольно с него. Скоро будет скакать и визжать! Вот что, Дмитрий Иванович, вы бы отправили его в крепость, в кутузку. А то как бы вас этот абрек не порезал! Prenez garde! [8] Остерегайтесь! ( франц. ) Остерегайтесь! Вот вам мой совет доктора и друга…

— Хорошо, хорошо, Карл Иванович… Позвольте, я провожу вас?.. Только вот скажу несколько слов Федору моему. По хозяйству…

Поручик проводил доктора до станичной площади. Здесь дороги их разошлись. Басаргин свернул налево, а Тюрман пошел прямо. Пройдя несколько метров в одиночестве, Карл Иванович вдруг остановился, обернулся и покачал головой, глядя на удалявшегося поручика. Общительный, словоохотливый доктор уже хорошо знал станицу. Поэтому он сразу определил, куда направился несколько взволнованный поручик Басаргин.

— Что опять задумала наша «татарская няня»? — задумчиво пробормотал доктор и пошел по своим делам.

Доктор Тюрман совершенно верно угадал, куда направлялся Басаргин. Он шел туда, где широкую поскотину отделял от станицы ряд высоких пирамидальных тополей. Здесь, в хорошем, высоком месте, стоял дом Ивашковых. Не самых богатых, но и никак уж не бедных казаков. А теперь благодаря сыну Фоме, первому казаку в станице, — и вовсе славный. Так оно и было до дня того самого. Что же теперь думать, никто еще не знал…

Фомка Ивашков как раз сидел посредине двора на чурбаке и чинил старую упряжь. Он так неистово тыкал шилом в кожаные швы и загибы, будто в них сейчас были все его печали и невзгоды.

— Бог в помощь! — сказал Басаргин, входя во двор.

Фомка лениво поднялся навстречу гостю.

— Спасибо! Рады гостю, — но тут же добавил не без ехидцы: — По делу к нам или так, прогулку делаете?

— Разговор у меня к тебе есть, — отозвался Басаргин, но с некоторым запозданием отреагировал все же на Фомкину интонацию. — А если просто так к тебе зашел? Может, кунаком твоим хочу стать? Что же? Прогонишь?

— Кто ж доброго человека со двора гонит? — усмехнулся казак. — А от верного кунака кто ж отказывается?

— Да и не с пустыми руками я пришел, — сказал поручик. — На сухую какой может быть разговор?

Тут, словно сказочный джинн, сзади появился его Федька с большим глиняным кувшином в руках.

— Ловко! — подивился Фомка, не привыкший к чудесам лакейской прыти. — Ну милости просим! Проходите в дом…

Незваный гость, войдя в хату, подошел к висевшему на стене оружию, похваливая шашки и пистолеты. Но от казака не укрылся его бегающий по углам взгляд. Прищурился Фомка, стиснул зубы и ничего пока не сказал.

Сели за стол. Потек чихирь в мелкую посуду, а беседа мелким ручейком — постепенно в большое русло.

— В кунаки, значит, пришел свататься? — спросил, подмигивая, Фомка, посчитав, что можно уже переходить на «ты».

— А разве плоха невеста? — со смехом спросил поручик.

— Богатая, ничего не скажешь, — ответил казак. — И много у тебя людишек своих имеется в России?

— Душ семьсот есть…

— Так это же больше нашей станицы! — казак помолчал, представляя себя не то на месте помещика, не то в числе этих семисот, и, опять перейдя на «вы», спросил: — Как же вас сюда занесло? За провинность какую-то?

— Длинная история, — отозвался Басаргин. — Знаешь, что такое счастье? Не знаешь. Утоленная гордость. Вот что! Жажда счастья гонит меня по свету, на самый его край… Впрочем, Фома, разве тебе одному быть джигитом? Или ты хочешь всю военную славу один получить?

— А мне что, жалко? Чеченов в горах еще на детей моих и на внуков моих хватит.

— Так ты думаешь, война эта надолго?

— Как посмотреть на это, Дмитрий Иванович! Для вас — это война. А для нас — обыкновенное дело, жизнь такая. Я, к примеру, без этого дела бы зачах. Стало быть, казаку чечены нужны…

— …И чеченки, — добавил неожиданно Басаргин. Фомка сделал вид, что не расслышал его, но пауза все-таки повисла.

Остатки чихиря выпили молча, глотая возникшую неловкость.

— Дай-ка, Дмитрий Иванович, я тебя нашенским чихирем угощу. — Казак резко опустил кружку, словно выгоняя из нее дух чужого вина, и вышел во двор.

Басаргин прислушался к удаляющимся шагам, быстро вскочил на ноги, подошел к дверям, ведущим во вторую половину, и тихонько толкнул их.

Ему поначалу показалось, что в комнате никого нет. Он опять прислушался к звукам на дворе и вошел. Ковер, лежанка, сундук, угол с образами, горящая лампадка… В этом же углу что-то темное, брошенное мешком. Басаргин присмотрелся. Поджав под себя ноги и завернувшись почти с головой в темную материю, на полу, под лампадкой, сидело живое существо. Оно словно искало защиты у чужого ей Бога.

— Не бойся, — как можно более ласковым голосом обратился к ней Басаргин. — Не бойся меня. Я не причиню тебя вреда. Ты понимаешь по-русски?

Материя дрогнула, и поручик даже в полумраке поразился глубинной черноте открывшихся на мгновение глаз. Такого причудливого, тонкого разреза глаз он никогда не встречал прежде.