Виктор Далёкий - Виолетта, или Девушка со шрамом

– Я не уверена, что нам нужно это делать.

– Почему?

– Нельзя.

– Почему нельзя?

– Нельзя… Нельзя…Разве ты не понимаешь? – тихо спросила она, понимая, что находится на грани. И что за этой гранью она не ведала и очень ее боялась. Она желал его, но не позволяла себе в этом признаться, не позволяла раскрыться и кинуться навстречу. Что если он потом посмотрит на нее с презрением? Что если он разочаруется в ней. Что если это просто жалость с его стороны и слабость с ее стороны. Что если все это не по-настоящему?

Он промолчал, лег рядом, думая над ее словами и все никак не мог понять, почему она так казала. Прислушался к себе и вновь чувства накинулись на него с новой силой. Он повернулся к ней. Она смотрела в потолок Он видел ее глаза, протянул руку, взял ее ладонь в свою руку. И она ойкнула, всколыхнулась вся, словно всю себя вспоминая, и себя и свое чувство. И снова в ней все забурлило и затребовало его. И он почувствовал это и двинулся к ней, приник к ее губам. И она снова не ответила ему на поцелуй, и позволяла себя целовать. И он сел на кровати и рывком выдернул из-под себя почти снятый халат. И снова услышал от нее:

– Нельзя… Нельзя…

Она отвернулась от него и снова сказала:

– Нельзя…

И он разозлился на нее, лег и отвернулся в другую сторону. И они оба никак не могли заснуть, прислушивались к дыханию. Забывались коротким сном и прислушивались друг к другу.

В какой-то момент он очнулся о того, что ее рука искала его. Он тут же схватил ее за руку и спросил:

– Что?.. Что случилось?

– Не уходи… Мне показалось, что ты ушел. Я не хочу, чтобы ты ушел…

Он держал ее руку в своей руке. Ее рука была горячая. Она повернул ее к себе и увидел, как по ее лицу текут слезы.

– Я твоя! Твоя! – сказала она. – Мне только что причудилось или приснилось, что случится какая-то беда, если мы расстанемся. Это большая беда… Я так испугалась.

Ее голос дрожал.

– Успокойся. Я с тобой… Я никуда не ухожу.

– Я твоя!.. Люби меня… Люби! Только люби… – со слезами говорила она.

И он приник ней как к роднику, чтобы пить и пить. Ее тело, ее груди, ее берда теперь все это принадлежала ему. И он целовал ее и не мог остановиться. И все медлил ее брать, медлил насладиться ее живительным соком.

– Ночью шрамы не видны, – шептала она.

И он целовал ее в губы и в грудь.

– Я твоя! Твоя!

И он все медлил и медлил, чтобы не доставить ей беспокойство. И он уже был близок к ней. И она начинала стонать. И тогда он отступал. И снова приходил к ней, чтобы войти и возобладать. И тогда она всхлипывала от мгновенной боли. И он целовал ее в губы, вбирая в себя ее стоны и входил. Целовал и входил. Находился у входа и все пытался войти. И вот в какой-то момент она ответила на его поцелуй. И он почувствовал, что она желает его всецело, как он ее. И он сильный и могущественный в своем желании, наконец-то, вошел в нее и ощутил ее всю. И он входил в нее и выходил, чтобы снова войти и ощутить это чувство заново. И она помогала ему в этом. И они оба поднимались куда-то вверх, приближаясь к урагану чувств и буре эмоций. Он слышал, как она шептала:

– Ночью шрамы не видны…

И его это только подхлестывало. Он порхал над ней и из его груди вылетали слова:

– Я люблю тебя! Люблю! Люблю!

Он шептал ей о своей любви и все поднимался, и поднимался к буре. И они оба чувствовали, что буря приближается. И вот налетел ветерок. Зашуршали их чувства. Пошли волны, которые налетали и отлетали, и снова налетали. И что-то подхватывало их и начинало качать, нести. И они оба отдавались налетавшей стихии. Эти толчки, эти волны были только предвестниками стихии. Они готовили почву, раскачивали пространство, освобождая его для потрясений. И вот словно подул сильный ветер и их подняло и понесло. Так буря налетает с дальних полей на сады и обильно стряхивает с деревьев плоды. Так клонятся, шатаются, машут ветвями деревья. А буря все не устает и трясет, и трясет яблоки с листьями. И листья падают и шуршат, а яблоки падают с таким сладким звуком. И буря то затихала, то снова принималась бушевать. Она налетала несколько раз.

И уже наступил рассвет, а они все не могли насытиться друг другом. Они узнали, что такое бесконечность. В нем появилась широта полей, разбросанность лесов. Его руки были раскинуты и он, словно обнимал ими весь земной шар. В ней покоилось умиротворение. Она лежала на боку, головой на его руке. И в ее покорной позе с согнутыми коленями и подобранными к подбородку руками угадывалась спокойная текучесть и плавность реки.

Они изнемогшие спали в утренних лучах. Когда в дверь постучались, оба очнулись и прислушались. За дверью кто-то неистовствовал. Слышался голос. Он приподнял голову и поцеловал ее в шрам на щеке.

Она открыла глаза.

– Лежи, я открою и узнаю, в чем дело.

Он накинул халат, перехватил его поясом и открыл дверь.

– Уже десять часов утра, – сказала горничная. – Нам нужно готовить номер для итальянца. Он уже звонил из аэропорта.

– Сколько у нас есть времени?

– Полчаса… Ну, максимум сорок минут.

Он кивнул горничной и закрыл дверь.

– Сколько времени? – спросила она – У меня телефон разрядился. Странно, он никогда не разряжался так прежде.

– Десять часов, – сказал он, подошел к шкафу, достал из костюма свой мобильный телефон. Тот не реагировал на кнопки. – Мой тоже разрядился донельзя.

Он отбросил телефон на край кровати и подполз к ней. Не говоря ни слова, он положил ее спиной на кровать и стал целовать, снимая халат, который она едва успела накинуть.

– Сумасшедший, мне нужно почистить зубы, умыться…

– Я стану твоей расческой, твоей зубной щеткой, твоим полотенцем. Я стану всем, что тебя окружает.

– Это правда, что ты мне говорил ночью?

– Что я тебе говорил?

– Что ты меня любишь.

– Правда. Вырвалось из самых потайных уголков души.

Он снова принялся ее целовать, и она уступала ему понемногу. Уступала и уступала, и уступила совсем.

Она шептала:

– Я люблю тебя! Люблю!.. – и стонала. – Любимый… Я твоя!.. Твоя!

И он шептал ей:

– Я желаю тебя, твои губы, твои щеки, твои глаза. Я желаю твое тело! Тебя всю!

И снова бушевала буря. И тела испытывали нетерпение и болели от усилий. И снова губы шептали о любви.

Через некоторое время снова послышался стук в дверь. И он снова лежал, раскинув руки.

– Я открою, – сказала она.

За дверью стояла администратор.

– Я прошу вас покинуть номер. Он забронирован. Сменщица сказала мне, что вы только на ночь…

– Не беспокойтесь, мы сейчас уходим.

Мир перестал существовать для них. Они видели только друг друга. Слышали только друг друга. Они порхали по номеру и собирались покинуть его.

– Жалко, что нам нужно уходить отсюда, – посетовал он.