Извас Фрай - Наша самая прекрасная трагедия

Штефан молчал и на любые фразы огрызался коротко и грубо, игнорируя русский, на котором я говорил, он отвечал мне по-немецки. Молодец, сынок, но, увы, нам это не поможет.

Из всех нас, моя жена Анна была настроена оптимистичнее всего. Впервые за долгое время она была довольна и даже не скрывала этого. Мы поселились в отеле на окраине Львова. Пока мы с сыном напоминали скорее грозовую тучу, всё происходящее приводило мою жену в доброе расположение духа. И вправду легко было представить, будто машина наша забита отпускными чемоданами, а сами мы – туристы, вырвавшиеся на уикенд из города, с полными кошельками и яркими глазами, горящими от впечатлений и надежд. Но мои мысли никуда не исчезли, как бы я ни старался, как бы ни хотел, мне не удастся представить себя туристом, особенно после всего, что произошло – после событий, будто сейчас разворачивающимися у меня перед глазами. И как ни крути, ни Львов, ни любое другое место мне с этим не поможет.

В каждом туристическом городе, особенно в таком как Львов, есть места, выставленные на всеобщий осмотр, и куда в обязательном порядке стекаются все приезжие – даже если это изначально не входило в их планы, местные найдут способ показать такие места тебе, чтобы, так или иначе, у тебя осталось приятное впечатление – все дороги ведут к таким достопримечательностям. Но бродить по Рыночной площади, круг за кругом рассматривая товар в сувенирных лавках, не хуже и не лучше того, что я мог бы найти на Мариенплац, витрины магазинов и столики ресторанов – занятие, скучнее которого в незнакомом городе не придумаешь; и всё же, многим нравится.

Местная архитектура наводит на позитивные мысли и сам город, чем больше изучаешь его, тем он интереснее. Немного не такой я представлял себе эту страну. Это особая её часть – исторически и географически. Были времена, когда здесь с каждого угла немецкая и польская речь звучала чаще, чем русская или украинская. Мы стоим на окраине Австрийской империи, в месте, где кончается Европа, такими тогда были мои мысли.

В молодости, лет в двадцать, я впервые услышал мелодию, поразившую мою душу и научившую любить классическую музыку больше той, которую мне навязывали со всех радиостанций и плакатов. Я переслушал «Адажио» сотню раз, а фамилия Альбиони стала прямой дорогой к таким гениям, как Гайдн, Бах, Бетховен и даже Моцарт, которых, не смотря на всю их известность, я открыл только после знакомства с Альбиони. А затем, я узнал, что «Адажио» написал не он. Статья об одной из самых знаменитых фальсификаций в истории музыки, словно молния, сожгла цветущее дерево моей прежней наивности. Некий музыковед по фамилии Джадзотто в сороковых годах прошлого века написал то самое «Адажио Альбиони». Это было мудрое и дальновидное решение – выдать своё произведение за труд другого композитора, и вместе с тем, невероятно коварное. Только так эта мелодия смогла бы прозвучать на весь мир, ведь кто бы стал слушать музыку, написанную каким-то Джадзотто, который ко всему прочему даже не был композитором. А вот «потерянное во времени «Адажио» Альбиони», музыка восемнадцатого века, живая, будто написанная совсем недавно – звучало куда лучше. Слушатель запомнил её под таким именем, даже после того, когда открылась истина, после того, как умер Джадзотто. Виды этого прекрасного города напоминали мне эту волшебную мелодию, которую я с тех пор перестал слушать, как и всю классику – «Адажио Альбиони».

Этот город встречает всех, кто прибывает в Украину с запада, по автодорогам. У нас здесь всего один день, а затем двинемся дальше. И чем больше мы будем заходить на восток, тем разительнее станут заметны перемены в ландшафтах и облике городов, тем меньше эта страна будет скрывать своё лицо.

Я хотел найти места, которые город бережет на особый случай. Обычно, на это уходит много времени – и всегда больше, чем ты можешь себе позволить. Но мне хватило и того, что после экскурсии, закончившейся на рыночной площади, я повёл своё семейство в сторону, которая не входила в маршрут нашего туристического гида. Город оказался намного шире, чем можно было представить. На какой-то момент, мне захотелось остаться здесь навсегда, каждый день придумывать себе новый маршрут, запас которых не иссякнет никогда, купаться в фантазиях, вызванных отнюдь не посторонними веществами, а исключительно собственными впечатлениями от новой главы своей жизни. И Штефану понравилось здесь – он сам сказал мне об этом, после чего у нас завязался такой длинный диалог, каких мы с ним не вели уже невообразимо давно.

Мы с Марией возвращаемся в отель, а Штефан сбежал, решив ещё задержаться среди таких уютных улочек и прекрасных памятников архитектуры. Меня радовало, что хоть в чём-то наши мысли нашли точки пересечения и его меланхоличный характер взбодрился в первый же день в Украине. Вот бы весь год был таким, как этот волшебный день – чтобы каждый город оказался таким же гостеприимным как Львов и чтобы весь год у случайных туристов не было времени на переживания и рутинные обязанности, как вовремя позавтракать или лечь спать, или не опоздать на работу. Многие туристы верят в исполнения желаний, если, к примеру, коснуться статуи, или бросить монетку в фонтан. Я загадал желание трижды и просил об одном: чтобы этот год пролетел как день, чтобы время перестало идти в привычном для нас ритме и пустилось в реактивный полёт, но только так, чтобы в конце пути, оборачиваясь назад и пролистывая исписанные страницы прошлого, мы не смогли бы прочесть ничего, что вызывало бы в памяти воспоминания о впустую потраченном времени, о тяжести судьбы или трещине в нашей семье. Одного дня – недостаточно, чтобы перечеркнуть все наши надежды. Пусть в Украине мы проведём всего один день.

Надежда – куда менее надёжна, чем вера. В счастливые времена, человек переполнен верой в жизнь. В тёмные времена, ему остаётся лишь надеяться на лучшее. Но сама суть от этого не меняется. Без веры человек живёт, но не человеческой жизнью. Без надежды человек погибает.

– Gefällt es dir hier? – неожиданно спросила меня мама.

Нравится ли мне здесь… да что здесь может нравиться?! Может и понравилось, если бы она не спросила меня об этом. А так, я должен думать теперь, что она хотела этим сказать. К счастью, разгадав недоумение у меня на лице, следующей фразой она объяснила, что именно встревожило её – она заметила, что я за весь день не сделал ни одной фотографии.

Отец смотрит на меня с той стороны стола в ресторане гостиницы, разделываясь с куском пирога, потягивая кофе с молоком, он проделывал всё это с таким шумом, что сложно было услышать собственные мысли.

Самой ужасной ошибкой за всю мою жизнь – было родиться в этой семье. На лице у отца, весь день напоминавшего грозовую тучу, теперь застыла какая-то странная улыбка, которая может появиться лишь у тех людей, которым не свойственно улыбаться. Я перевожу взгляд на маму – она всё ещё ждёт моего ответа.