Ида Гольц - Яйца

Эстер бежала, жадно хватая пересохшим ртом горячий воздух, не глядя в слепые глаза смиренных кариатид на старинных фасадах и не замечая холодных взглядов, которыми провожали ее маскароны над порталами. Обернувшись, она увидела через плечо, как Марк прямо по-спринтерски догоняет ее, но от того, что бежать надо было еще быстрее, ноги слушались почему-то все меньше, будто взяли в асфальте. Длинное платье путалось между ног, а туфли на высоченный каблуках грозили вывихом лодыжек.

Марк почти уже нагнал ее. Еще немного и он смог бы коснуться рукой ее плеча, крепко сжать и остановить. Неловко подпрыгивая, рискуя споткнуться на бегу, Эстер стянула с себя туфли и, сжав их в руках, побежала босиком, обжигая ноги о раскаленный асфальт.

Вслед за Марком неслась орава родни и знакомых. Оскар заметно отставал, ему приходилось время от времени замедлять шаг, приостанавливаться.

«Да, не спринтер и даже не марафонец», – отметила про себя Мириам, нагоняя не привычного к таким пробежкам незадачливого жениха.

– Давай, Осик, шевели своим тохес 1 1 Тохес (идиш) – зад ! Цигель-цигель! Невеста-то сбежала!

Мириам сама от себя не ожидала такого бесцеремонного отношения к Оскару, держалась с ним всегда подчеркнуто вежливо, а тут вдруг откуда-то выскочило это ироничное, позаимствованное у Эстер, – «Осик».

– Все, не могу! – замедляя и без того не быстрый бег, взмолился Оскар и остановился, понимая, что Эстер ему не догнать. Наклонился, тяжело дыша, упираясь руками о колени.

А Эстер все бежала, не разбирая дороги. Мимо проносились террасы кафе, ресторанов, откуда дыхнуло на нее запахом жаренного на углях мяса, цветочница с тележкой, нагруженной растрепанными хризантемами и благоухающими букетиками цветного горошка, пестрыми ирисами и скромниками-васильками; уличный саксофонист, протяжно выдувавший Stranger in the night , поток прохожих, который Эстер рассекала, как ледокол толщу льда. От бегущей за ней процессии многие шарахались в сторону, недоуменно провожая взглядом растянувшуюся по улице цепочку людей.

– Черт! Только этого не хватало!

Эстер умудрилась зацепиться за угол террасы и торопясь вытащить застрявший в деревянном настиле подол, отчаянно дергала за платье.

– Эстер!

Грозный окрик нагонявшего ее брата заставил действовать без промедления и решительно. Эстер рванула, что есть силы за подол, оставив лоскут зацепившейся органзы, между досок.

– Стой!

Это уже Мириам кричала Марку, стремительно приближаясь к брату.

– Я убью ее! – он вынул из кобуры, спрятанной под смокингом, свой табельный Глок.

– Стой! – Мириам бросилась ему наперерез, раскинув в стороны руки. – Ты что, больной на всю голову?! Пусть бежит. На кой ей этот шлимазл 2 2 Шлимазл (идиш) – недотепа сдался, а? Ты-то из себя фраера не делай!

Дуло пистолета маячило перед ней, но страха не было. Мириам больше беспокоило, что это зрелище привлечет внимание окружающих. Кое-кто из прохожих уже нацеливал на них объективы своих телефонов, намереваясь запечатлеть зрелищную сцену.

– Мария? Ты ли это? Я тебя не узнаю, – сделанным изумлением воскликнул Марк, но опустил пистолет. – Сразу столько слов?! И каких? Мама дорогая! А я-то думал, что ты у нас единственный в семье приличный человек!

– Все, заканчивай этот цирк. А то еще папа увидит.

Мириам заметила, как к ним приближается отец, стараясь не показывать своей явной одышки, а за ним следом бежит Маргарита.

–Ты прям, как школьница, которую приятель тискает в углу: главное, чтобы только папа не увидел! – Марк скривил рот в едкой усмешке, но спрятал свой Глок под смокинг.

– Спокойно! – обратился он к окружающим, замедлившим было свой шаг при виде человека с пистолетом. – Это-кино. И немец вот сзади ковыляет, – обернулся он навстречу Оскару, замыкавшему всю эту свадебную процессию.

Эстер продолжала бежать по инерции, сбивая ноги о грубую брусчатку, не оглядываясь и не зная, продолжается ли за ней погоня. Оказавшись на какой-то узкой улочке, где едва мог пройти один человек, она, наконец, остановилась, чтобы перевести дух. Здесь было тихо, пахло застоявшейся в тепле сыростью, глухие стены домов с редкими маленькими окошками отгораживали этот мощеный коридор от соседних оживленных улиц. Взгляд Эстер скользнул вверх, к голубой полоске неба, прочерченной вдоль черепичных крыш. Из-за печной трубы медленно выплывало клочковатое ватное облако. На какое-то мгновение она прикрыла повлажневшие веки, чувствуя, как от правого виска к щеке пробежала, как слеза, струйка пота. Когда она снова открыла глаза, все вокруг изменилось. Дневной свет померк, словно догорающая лампочка, которая вот-вот потухнет. Или будто гигантская птица накрыла город своим черным крылом. А, может, Эстер простояла вот так не минуту, а часы, не заметив, как время совершило свой стремительный скачок, резко крутанув стрелки циферблата?

–Вы хотите зайти? – раздался где-то рядом мягкий голос.

Человек в черной сутане священника распахнул перед Эстер неприметную скромную дверь, приглашая войти. Прижимая туфли к груди, она осторожно шагнула вовнутрь и замерла, переступив порог. Где-то за ее спиной щелкнул выключатель и помещение осветилось желтоватым светом матовой лампы под скромным конусом абажура под потолком.

Небольшая комната с дощатым, выкрашенным светло-серой краской, полом, скамья со спинкой из темного дерева, такого же цвета невысокая этажерка с книгами, на обложке одной была фотография Папы Римского Франциска, канделябр на высокой ножке с тремя свечами. Эстер обернулась и узнала в священнике настоятеля церкви Святой Марии Магдалины.

–Здравствуйте, отец Эдуард, – вспомнила она его имя.

–Мы где-то виделись с вами…– настоятель вглядывался в лицо Эстер.

–Да, зимой. Мы у вас здесь снимали репортаж о фресках Кастальди 3 3 Филиппо Кастальди (1710 – 1785) – итальянский художник-портретист периода позднего барокко, работавший в основном в Южной Италии и Польше. .

– А! Правда! – Он хлопнул себя по лбу. – Я не сразу вас узнал. Затмение! – он как-то по-мальчишески легко рассмеялся своему каламбуру.

Сорока с небольшим лет, рыжий, с веснушками, рассыпанному по лицу, серыми глазами в лучиках мелких морщинок, выдававших в нем человека улыбчивого, он совсем не походил на строгого священнослужителя, каковыми кажутся духовники. Отец Эдуард любил посмеяться, ценил хорошую шутку и не напускал на себя менторский тон в общении с мирянами. Таким он запомнился Эстер после той встречи в храме. Дело было под Рождество. В церкви пахло еловой хвоей. Отец Эдуард показывал им Священный Вертеп с младенцем Иисусом в окружении принесших дары волхвов и пел рождественские гимны. У него оказался неплохой баритон. А потом они вместе с оператором карабкались на леса, где настоятель храма показывал фрагменты старой росписи, которая сантиметр за сантиметром открывалась под руками художников-реставраторов, осторожно расчищавших поверхность церковной стены от столетних слоев краски, скрывавших их первозданный вид.