Антон Леонтьев - Мольберт в саду Джоконды

Степа, в которого выстрелила грабительница с внешностью модели. В ее дурацком сне.

Или наяву?

Глаза все никак не хотели открываться, и Лиза, слыша вокруг себя непонятный гул, все же пересилила головную боль и распахнула веки.

Она по-прежнему находилась в нехорошей квартире месье Клода, что означало – никакой это был не сон, а самая настоящая реальность.

Только в коридоре теперь были чужие, незнакомые ей люди, кажется, все мужчины, облаченные в униформу.

Судя по всему, в полицейскую униформу.

Пошевелившись, Лиза попыталась приподняться, и в этот момент внимание всех присутствующих обратилось на нее. Они что-то закричали на французском, наставляя на нее свои пистолеты.

Неужели они пристрелят ее – но за что? Она ведь, как и Степа, и месье Клод, – жертва этой мнимой работницы медицинской службы. Им надо на нее наставлять оружие, а не на нее…

В этот момент до нее дошел смысл того, что они говорили ей на французском.

– Положите оружие на пол! Немедленно положите оружие на пол, иначе нам придется применить силу! Немедленно!

И только сейчас Лиза поняла, что, сидя на полу, неудобно упираясь спиной во что-то (вероятно, в сложенные вдоль стены картины), она держит что-то в руке.

Не бутылку шампанского. Не шкатулку с золотыми монетами.

А темную рукоятку пистолета.

Ту самую, из которой работница медицинской службы выстрелила в Степу, а потом ударила ее по голове.

Ну да, ударила, чтобы потом всунуть этот самый пистолет ей, потерявшей сознание, в руку, вызвать полицию и ретироваться.

Впрочем, необязательно именно в этой последовательности.

Отдернув руку от пистолета, который с глухим звуком выпал из ее ладони, причем окровавленной , на пол, Лиза крикнула:

– Это все она! Поверьте мне, это именно она выстрелила в Степу и убила месье Клода…

И поняла, что не кричит, а еле шепчет.

Наставляя на Лизу табельное оружие, один из полицейских осторожно приблизился к ней, отшвырнул пистолет ногой в сторону, а потом, резко склонившись над ней, стал что-то бормотать.

Как поняла Лиза, зачитывать ей права.

К нему присоединились другие, они окружили Лизу. Посыпались вопросы, которых она не понимала: уж слишком быстро говорили по-французски. Лизу наклонили в сторону, она увидела лежавшую перед ней пеструю старую открытку – и поняла, что это именно она выпала из рук грабительницы и убийцы с модельной внешностью.

Неужели та в самом деле наведалась в пещеру сокровищ, чтобы похитить старые открытки? Мысль об этом показалась Лизе крайне забавной, и она засмеялась, а потом вдруг стала плакать.

Она плохо помнила то, что происходило дальше. Появились медики, которые бережно погрузили на мобильные носилки Степу, ужасно бледного и похожего на покойника, и вынесли прочь.

С телом месье Клода, однако, не торопились.

Около Лизы возникла невысокая молодая смуглая особа, которая обрушила на нее град вопросов на французском. Лиза, качая головой, зашептала:

– Я не понимаю… Вы говорите слишком быстро… Я гражданки России. Хочу встретиться с послом!

Особа, пробормотав что-то в рацию, исчезла, оставив ее в покое.

Находясь в странной полудреме, то ли вызванной шоком от происходящего, то ли ударом рукояткой пистолета по голове, Лиза наблюдала за тем, как полицейские, быстро потеряв к ней интерес, с большим любопытством осматривают содержимое квартиры, явно выражая свой восторг и восхищение.

Лиза пошевелилась, пытаясь привстать. А что, если попытаться сбежать? Ее рука задела что-то глянцевое – так и есть, та самая дурацкая открытка.

Но если грабительница с внешностью модели приходила именно из-за нее, то она должна представлять для нее особую ценность.

Гораздо большую , чем сокровища нехорошей парижской квартиры.

Лиза осторожно задвинула руку, к коже которой прилипла открытка, за спину. А затем засунула ее в задний карман джинсов.

А ведь хотела надеть сегодня юбку, но Степа убедил, что для долгой прогулки все же лучше джинсы.

Степа, которого только что увезли в больницу.

Или в морг?

На глаза снова навернулись слезы, и Лиза принялась укорять себя за то, что плохо думала про своего друга и будущего мужа. Никакой он не монстр, каким она рисовала его в своем воображении, просто человек со своими представлениями и ценностями.

И пусть они не подходят друг другу – теперь, не исключено, этот человек со своими представлениями и ценностями мертв.

Выходит, только потому, что она не пошла с ним за шампанским и решила сунуться в чужую квартиру?

Выходит, да.

В этот момент из ванной вышел один из полицейских, державший в затянутой перчаткой руке шприц. Тот самый шприц, который Лиза до этого видела в руке грабителя и убийцы.

Полицейские с неприязнью посмотрели в сторону Лизы, и та поняла: у грабительницы и убийцы с внешностью модели было предостаточно времени не только для того, чтобы вложить ей в руку собственный пистолет, но и сделать так, чтобы и на шприце , посредством которого была сделана смертельная инъекция месье Клоду, оставить отпечатки ее, Лизы, находившейся в полной отключке после удара рукояткой пистолета по голове.

О, если бы только она пошла со Степой за шампанским!

Лиза закусила губу и попыталась успокоить себя мыслью о том, что если бы даже и отправилась за шампанским вместе со Степой, но на обратном пути, увидев приоткрытую дверь нехорошей квартиры, все равно бы зашла туда. И он вслед за ней.

И все бы, так или иначе, случилось.

Дело в этом злополучном шампанском – если бы грабительница не испугалась хлопка пробки, приняв его за пистолетный выстрел, то и сама бы не выстрелила.

А сходить за шампанским, чтобы отметить то, что она якобы согласилась уйти с работы и стать матерью их со Степой детей, предложил сам Степа.

Лиза всхлипнула. Она что, обвиняет в произошедшем Степу? А ведь виноват не он и не она, а эта мнимая сотрудница медицинской службы, проникнувшая в нехорошую квартиру, дабы ограбить месье Клода.

И забрать почтовые открытки, одна из которых лежала теперь у нее в заднем кармане джинсов.

Все эти сумбурные мысли пронеслись у Лизы в ужасно гудевшей голове за мгновение до того, как к ней приблизилась все та же юная французская полицейская в сопровождении своего коллеги и произнесла на не очень хорошем английском:

– Поднимайтесь, мадемуазель! Вы поедете с нами!

Лиза не без труда поднялась, а полицейский, хорошо хоть не заводя руки за спину, живо защелкнул на ее запястьях наручники. Лиза ощутила себя матерой преступницей.

Впрочем, в глазах полицейских, наводнивших нехорошую квартиру, она таковой и была. Еще бы, ведь как все выглядело со стороны: она с пистолетом в руке, из которого застрелен ее друг и будущий муж (впрочем, теперь уже вряд ли, и вовсе не по той причине, что она раздумала связать со Степой свою жизнь, а потому, что Степа в нехорошей парижской квартире потерял собственную ), причем в руке окровавленной , о чем наверняка позаботилась грабительница с внешностью модели, мертвый старик в ванной комнате, убитый при помощи шприца, на котором – и в этом вряд ли могли быть теперь сомнения – имелись отпечатки.