Виктор Лысых - Однажды в Ялте

– Не могу согреться, – говорила она, кутаясь в его накидку и прижимаясь к Иисусу. Некоторое время она лежала молча, потом заговорила. – Ты сказал тогда, что бы все люди любили друг друга, и я всегда хотела, чтобы меня кто-нибудь любил, а меня только ругали и били. А теперь и я могу сказать, что люблю тебя.

Она примолкла, точно собираясь с силами, и заговорила:

– Я люблю тебя очень сильно. Издали смотрю на тебя и мне уже хорошо. Ты сидишь там, на горе, а я смотрю и не могу оторваться. Иногда мне становится даже страшно от этого.

Иисус молчал, а Сусанна не могла остановиться:

– Некоторые говорят, что я красивая, может это и так, я не знаю, но ко мне еще никто не прикасался. Тетка била меня потому, что я не хотела ни с кем идти. Сначала уговаривала, а потом стала бить.

Сусанна притиснулась к Иисусу, и горячее её дыхание коснулось его уха:

– Погладь меня…Потрогай… Возьми меня…, – зашептала она.

Но Иисус не шевелился, и молчал.

Искушение и соблазн – им трудно противостоять, когда ты молод, а они так доступны и близки. Но что будет потом: мучения совести, душевные муки и ответственность за полученное удовольствие и за человека, пред которым ты не устоял или сам соблазнил?

А горячий шёпот девушки, её искренность и невинность подкупали, дрожащий голос и тепло близкого дыхания, пахнущего парным молоком, щекотали ноздри, и они непроизвольно раздувались. Их легкая дрожь передавалась и телу, и оно тоже начинало петь свою пьянящую песню. И вот мысли уходят и остаются только чувства и желания и, кажется, что их уже не остановить. Они живут сами по себе, подчиняясь лишь инстинкту и коду жизни – бессознательному и сильному зову: «Продли меня!»

Но вот где-то там, на последней точке сознания, начинает звучать голос: «Отче наш, сущий на небесах, да освятится имя Твое, да придёт царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…».

Прочитав молитву, Иисус успокоился, стала уходить и дрожь, и лишь сладость в теле не покидала его:

– Да, я люблю тебя, – сказал Иисус, – но не совсем так, как ты думаешь. Моя любовь – это, прежде всего любовь моей души, а не тела, и она безмерна и безгранична, как небо, как звезды, как сама жизнь, и миг наслаждения и удовольствия несоизмеримы с ней. Когда-нибудь ты это поймешь.

Завтра поднимется солнце, наступит новый день, и мы не будем прятать глаза. Мы пойдем в Кумран, где живут ессеи, и ты останешься у них, будешь любить их как братьев, а кого-то одного сильнее, чем брата. А потом выйдешь замуж, у тебя будут дети, а я буду всегда помнить тебя, любить и молиться за тебя и за всех вас. И ты всегда будешь знать, что я люблю тебя. А теперь давай спать. – Он обнял её, согревая своим телом, и затих.

…Сусанна проснулась от какого-то странного звука, подняла голову и увидела в светлеющем входе в пещеру темное пятно. Но вот пятно зашевелилось и шумно вздохнуло. Сусанна пригляделась и увидела огромного зверя.

Она толкнула Иисуса, тот поднял голову, посмотрел и сел, свесив ноги с небольшого уступа, на котором они спали. Трава под ним зашуршала, зверь насторожился, поднял голову, вглядываясь в темноту.

Предутренняя рань чуточку посветлела, и они разглядели в звере огромного льва. Он стоял, прислушивался и принюхивался, потом разинул пасть, задрал голову, мотнул ею и рыкнул, и этот звук, густой и сильный на миг заполнил собой всю пещеру.

Сусанна вскочила, заметалась на уступе, а Иисус взял посох и медленно двинулся навстречу зверю. Почувствовав движение, лев напрягся и стал вглядываться в темноту.

На середине пути, между входом и выступом в пещере, поблескивала лужа воды, набежавшая во время дождя. Иисус приблизился к ней, остановился и, замахнувшись, сверху вниз со всей силы, с криком: «Прочь!», – ударил посохом по луже.

Хлесткий звук удара по воде, крик и два ряда серебристых брызг, высоко взлетевших в разные стороны от удара посоха, были столь неожиданны, что лев присел, зарычал и стал пятиться назад. А Иисус ударил и закричал еще раз, потом еще…

К его крику присоединился и крик Сусанны. Она спрыгнула с уступа, подбежала к Иисусу и, хватая камни, стала швырять их в зверя. А тот, пятясь, вдруг резко развернулся и трусцой побежал прочь.

Придя в себя, Иисус и Сусанна сели на уступ и стали смеяться. Они смеялись так счастливо, как только могут смеяться люди, избежавшие страшную смерть.

А потом Иисус достал из сумки два финика, что подобрал по дороге сюда, один дал Сусанне, а другой сунул себе за щеку. Но, перед уходом в Кумран, Иисус сказал:

– Хочу подняться последний раз на гору и, если удастся, посмотреть, что там у нас впереди.

И он направился к горе.

А Сусанна пошла к камню, разыскала кругляш, которым разминала в муку ячменные зерна, подержала в руках, а затем спрятала в холщевую сумку. И сразу же, ощутив камень на своём боку, почувствовала через ткань и его тепло и еще что-то большее – непонятное и необъяснимое, но приятное, точно прикосновения того, кого она любила.

Девушка присела на большой камень, положила сумку на колени, прикрыла глаза и блаженно расслабилась под теплым утренним солнцем. В её душе и теле был такой покой, что ни объяснить, ни передать его было невозможно.

Никогда еще ей не было так хорошо. Сейчас она с любимым человеком пойдет туда, где ни разу не была и увидит то, чего не видела. «Как все хорошо», – думала она.

Но, вернемся к нашим дамам. За делами мы совсем забыли о них, хотя, честно сказать, я не забывал. Пару раз наведывался к Аллочке, в основном, чтобы подержать приятную женщину в руках и дать ей возможность получить удовольствие, а за одно, получить его и самому. Но вот к Марине подойти не решался.

Однако долго тянуть с этим было неудобно, и вечером я пошел на набережную. Марина была на своём посту – рисовальщиков портретов. Увидев меня, сморщила носик, состроив детсадовскую рожицу, улыбнулась и спросила:

– Где пропадаешь?

– Да все там же, в делах и заботах, но вот немного управился и, как видишь, появился. Ну а ты как?

– Тоже все без изменений. Народу вроде прибавилось, но с продажами пока не очень. А желающих позировать – сам видишь, конкуренция, один, два за вечер.

– Может, куда-нибудь сходим, посидим, а потерю клиентов я тебе компенсирую.

– Что, разбогател?

– Ну не то, чтобы очень, но гонорар получил и должность в придачу. Я теперь администратор отеля, правда, небольшого, но, главное, неподалёку от набережной.

– Так тебя можно поздравить, все произошло, как хотел.

– Выходит, что так.

– А предложение где-нибудь посидеть принимается, только стульчики занесем, а за одно, и переоденусь.

Мы пришли к Марине на квартиру, она стала переодеваться – сняла с себя почти все, оставив одни трусики, и стояла перед зеркалом. Я смотрел на это совершенство, а потом не выдержал, подошел сзади и обнял.