Андрей Неклюдов - Золото для любимой

– Федя, – провела она ладонью по моим волосам. – Федя, послушай, что скажу… Ты должен отдать то золото, что нашел.

Я слегка отстранился и уставился на подругу, точно не совсем ее узнавая.

– Я не могу тебе ничего объяснить, – почти с мольбой проговорила она и побрела через покатые волны ковыля к водоему перед дамбой, смутно поблескивающему за камышами.

Я нагнал ее, взял за руку:

– Постой. Если это нужно для тебя, я отдам. Но скажи мне, в чем дело, кто тебе угрожает?

– Сейчас угрожают не мне, беда грозит тебе, – проговорила Гуля, не поворачиваясь. – Если ты не отдашь то, что нашел, с тобой могут поступить, как… как с тем…

– Кто? Эта шпана?! Ты их переоцениваешь.

– Я как вспомню ту собачонку, как она скулила всю ночь, плакала, – Гуля остановилась и с застывшим страданием в глазах посмотрела на меня, – у меня все внутри трясется. Спать не могу, если какая-нибудь собака затявкает ночью. Ведь он мне ничего не сказал. Сказал только, чтобы я привела… к разрезу, обещал подождать с долгом, списать процент. Я не знала, что так будет… Не знала!!!

– Ты не знала, я верю тебе, – попытался я успокоить ее.

– Он грозит, что посадит меня за решетку, если хоть… если я хоть кому-то… Он…

– Да кто «он»? – рассердился я вдруг. – Он да он. О ком ты говоришь?

– Андреич.

У меня даже в животе что-то удивленно пискнуло. Образ добродушного розовощекого толстячка никак не вязался с тем, что я услышал сейчас от Гули.

– Да я его прибью! – проговорил я глухо.

– Может, тебе лучше уехать? – нетвердо предложила женщина.

– Ты этого хочешь?

– Нет. Но они это так не оставят… Они на все способны. Могут и убить…

– Кто «они»? Говори яснее!

– Марат со своими дружками. Они у Андреича…

– Постой! – встрепенулся я. – А откуда ты знаешь, что я нашел золото? И то, что у меня его хотят отобрать?

Она мучительно долго молчала, глядя под ноги.

– Федя… – подняла наконец глаза. – Я тебе говорила: зря ты со мной связался. Я… Меня Андреич подослал… чтобы я уговорила тебя отдать кружку по-хорошему. Или выведала, где ты ее прячешь. Андреич откуда-то узнал… Он давно ее ищет…

– Это правда? Скажи: у тебя с ним что-то было? Ты спала с ним?

Опять мучительная пауза и тихое:

– Да.

– Вот сволочь! – выругался я. – Да не ты, а этот Андреич твой. Это ему ты должна деньги? Опутал, паук. Понял, что ради ребенка ты на все пойдешь. Хорошо, я отдам им все золото, лишь бы от тебя они отвязались.

– От меня они никогда не отвяжутся. И не пожалуешься никому: у него вся районная милиция в подчинении…

– Дак он мент?!

Для меня это была новость: оказалось, Андреич – майор милиции, и он же держит под контролем всех старателей-одиночек в округе, скупая у них золото по назначенной им самим цене. Я не все пока понимал из того что услышал от Гули, но мне было ясно одно: с этого момента моя судьба зависит не только от меня самого.

– Андреич просил передать, чтобы ты принес золото к разрезу. В субботу в девять вечера. Увидишь там его машину… – разъяснила Гуля.

– Суровая ты женщина. А что если не отдам? Ладно-ладно, не смотри на меня так.

– Федя, – она вдруг опустилась передо мной на землю, обхватив мои ноги.

– Да что ты?… – я попытался поднять ее, но, ничего не добившись, тоже присел рядом. Освободил от волос ее лицо.

– Гуля… Ну что ты, милая…

– Я поганка… Ударь меня. Ты должен меня ударить.

– О, это запросто! – воскликнул я воодушевленно. – Встань-ка! Мне этого давно хотелось, – и я принялся расстегивать на женщине брюки.

– Ты что делаешь? Перестань!

– Ты сама попросила. Я буду тебя шлепать. По твоей виноватой попке.

– Федя…

– Гуля, шлепать тебя я никому другому не позволю. Это моя привилегия.

– Федя… – она нагнулась и дышала мне в лицо, приоткрыв рот. – Федя, не здесь…

«Действительно», – очнулся я, оглядывая голую местность, вал дамбы, камыши, редкие темные силуэты ивовых кустов.

– Пойдем, – потянул я женщину за собой.

Чуть в стороне от хутора Вишняковского возвышались над землей, точно груди женщины-великанши, две копны сена…

Вот она, поколениями поэтов воспетая идиллия: звездная ночь, аромат сена и жаркие любовные объятия. Далеко не каждому выпадает такое – предаться любви в стогу (или хотя бы под стогом). Но нам повезло.

…Исчезли разом Андреич и Марат со своими головорезами, Сыроватко и Колотушин, старик Бурхан и Радик, исчезло все человечество. Остались лишь я и Гуля…

И только холодная степь да усыпанное звездами небо внимали нашим вздохам, горячему шепоту и протяжным звенящим нотам, столь же древним, как сама эта степь и как это глубокое царственное небо.

В тот же вечер, перед тем как уснуть, я обдумывал предстоящую в конце недели встречу с майором милиции.

Нет, так просто я им не дамся. Я готов подарить золото Гуле, мог бы, наверное, при необходимости пожертвовать его Радику, но отдать собственноручно этим отморозкам, этому гладенькому розовощекому Андреичу… Вот уж шиш! Но как поступить, чтобы не навредить своей женщине?

Несмотря на тревогу, я ощутил нечаянный прилив радости, назвав Гулю своей женщиной.

Случилось так, что как раз в эти дни приехал из столицы области на белой тупоносой «Ниве» главный «алмазник» Южного Урала Ефим Петрович Ендовкин. Приехал, чтобы проинспектировать нашу работу.

Сыроватко встретил его у самых ворот и ходил за ним по пятам, вытянув руки по швам, докладывая о результатах поисков, и отстал лишь, когда главный алмазник направился в огород, где кособочилась серая дощатая будка туалета.

Приезд Ендовкина сбил весь ход событий. История с золотом отошла на второй план. Я вынужден был вместе с Сыроватко и Колотушиным сопровождать гостя в его автомобильных маршрутах, а вечерами – вести профессиональные разговоры над разложенными на столе образцами и геологическими картами.

Все стали очень серьезными. Даже хозяева-башкиры, чувствуя в госте большого начальника, вели себя необыкновенно чинно, и что еще более удивительно – перестали пить самогон.

Лишь шофер Ендовкина, молодой и толстый детина, выставив из-за приоткрытой дверцы автомобиля длинные ноги в новых ярких кроссовках, врубив на всю громкость автомобильный магнитофон, беззаботно попивал привезенное с собой баночное пиво.

Первым делом поехали всей гурьбой в «синий карьер», как прозвал Сыроватко место, откуда он притащил рюкзак глины. Ему не терпелось представить челябинскому гостю выходы этих глин, которые он уже твердо считал измененными лампроитами (а те, в свою очередь, заранее считал алмазоносными).

Я уже бывал в этом карьере. Он представляет собой глубокую конусовидную воронку, напоминающую кратер. В его бортах обнажаются глины всех возможных цветов – красного, желтого, оранжевого, белого, черного, бурого… но только не синего. Я излазил ту воронку вдоль и поперек (почти что на пузе, как призывал нас Виктор Джониевич), но самое большее что нашел – пятнышки серой глины среди лиловатой и вишневой. И я ожидал, что Ендовкин посмеется над этим «синим» карьером и над нами – отрядом дальтоников.