Пьер Рей - Казино Палм-Бич

– Триумф, Лу!.. Какой триумф! Вы заказали на вечер столик?

– А вы?

– У меня столько приглашений, что я просто в затруднительном положении! И никого ведь нельзя обидеть!

– Кто будет за вашим?

– Достаточно…- неопределенно ответил Гольдман.

– Почему бы нам не сделать общий стол?

– С кем?

– Хакетты, Прэнс-Линчи, граф и графиня де Саран…

– Вы знакомы с графом?- удивился Гольдман.

– Они очень, очень старые мои друзья! Мэнди – моя подружка.- Желая заполучить Гольдмана, Цезарь рискнул добавить:- Присоединяйтесь к нам с вашей женой и друзьями, я приглашаю.

– Нет вопросов,- ответил Гольдман, который еще никак не мог заказать столик.- Согласен, но с условием – приглашаю я.

– Друзья мне этого не простят,- возразил Цезарь.

– Хорошо, я попытаюсь уладить это…

Он направился в бар.

Пикантность его положения заключалась в том, что он сам не был никем приглашен и за душой у него не было ни цента.

От очередного кошмарного сновидения его освободил женский голос.

– Хэлло!

Он поднес ладонь к лицу, прикрывая глаза от слепящих лучей солнца.

– Меня зовут Сара. Сара Бурже.

Мышцы его тела напряглись.

– Лежите,- сказала она.- Я пришла к вам в качестве посла.

Ален приподнялся и сел на край лежака.

– Пайп… Ален Пайп.

Она села рядом с ним.

– Я знаю. От имени двух семей мне поручено пригласить вас на сегодняшний благотворительный концерт.

– Каких семей?- пробормотал Ален.

– Бурже и Хакетт.

Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни дурнушкой: в ней чувствовалась какая-то дисгармония. Взятые по отдельности, части ее тела были великолепны: прекрасные ноги, большие карие глаза, темные волосы, ироничный рот, руки, линия плеч… Но все вместе не играло. Природа сделала невозможным согласие этих совершенных частей…

– Значит… да?

Он с ужасом представил себя сидящим между Арнольдом Хакеттом и Гамильтоном Прэнс-Линчем.

– Хочу признаться вам, что представления наводят на меня скуку, а благотворительность надрывает душу.

За темными стеклами очков Ален увидел ее огромные глаза.

– Вы знакомы с Гамильтоном?- спросила она.

– Нет.

– Как так! Вчера вы ощипали его в баккару. А десять минут тому назад разговаривали с ним. Плюгавенький такой… Это карманная собачонка моей мамаши: железная женщина в бархатных корсетах… Что он вам наболтал?..

Ален неопределенно покачал головой.

– Расскажите мне, мистер Пайп!.. Какую пользу может поиметь от вас Гамильтон?

– Не знаю.

– Он – подонок! Самая грязная свинья из всех, которые когда-либо рождались на земле.

У Алена затекли ноги, и он сменил положение.

– Снимите очки, я хочу видеть ваши глаза. Снимите…

Ален исполнил ее просьбу и заморгал от яркого света.

– У вас невинный взгляд. Хотите один совет? Не соглашайтесь ни на одно предложение моего отчима. Сегодня вечером я все время буду рядом с вами. Я не дам ему вас одурачить.

Ален снова надел очки.

– Я занят.

– Обманщик! Встречаемся в девять в холле «Мажестик»! Спасибо, и не опаздывайте.

Она удалялась от него уверенным шагом. Обескураженный, он с трудом дошел до бассейна и бросился в воду.

– Вленски, вы – осел!

– Да, мистер Фишмейер.

– Вы допустили грубейшую профессиональную ошибку!

– Я?

– Вы! Отныне ваша карьера в этом доме закончена.

– Но, мистер Фишмейер…

– Молчите! Мы переводим на счет какого-то клиента миллион сто семьдесят тысяч четыреста долларов, и вы ничего не замечаете! «Бурже» вы не нужны!

– Прошу прощения, мистер Фишмейер, но я вам сигнализировал о задолженности.

– Вы мне ничего не говорили. Никогда!

– А триста двадцать семь долларов, мистер Фишмейер! Клянусь!.. Я говорил об этом здесь, в этом кабинете.

– Триста двадцать семь долларов,- завопил Фишмейер.- Что я должен был с ними делать?

Он схватил трубку телефона, который уже давно трезвонил, и прогремел в трубку:

– Меня здесь нет!- Перевел дыхание.- У вас хватает наглости напоминать мне о трехстах двадцати семи долларах, когда из под носа уплывает больше миллиона! Пайп! Что он за человек?

Снова зазвонил телефон.

– Я же вам сказал…- закричал Фишмейер.

Вленски увидел, как неожиданно он замер и, внимательно слушая, безумно завращал глазами. Прикрыв микрофон ладонью левой руки, он сказал:

– Выйдите, Вленски! Все!.. Разговор закончен! Вон!..

– Одно только слово, мистер Фишмейер…

– Вон!..

По его побагровевшему лицу Вленски понял, что данный момент не самый лучший для продолжения разговора. Он на цыпочках подошел к двери и неслышно закрыл ее за собой.

– Как ваши дела, мистер Прэнс-Линч?- изменившимся голосом спросил Фишмейер.

– Хорошо, Абель, хорошо… Вы разговаривали с Вленски?

– Только что, мистер Прэнс-Линч.

– Мы можем рассчитывать на его молчание?

– Безусловно.

– Поступили чеки, подписанные Аленом Пайпом?

– Еще нет, мистер.

– Если это произойдет, вы знаете, что нужно делать.

– Да, мистер Прэнс-Линч: оплачивать.

– Прекрасно Абель! А теперь хорошенько слушайте меня. Вам необходимо срочно выполнить для этого клиента то, о чем я сейчас вас попрошу…

Абель Фишмейер весь обратился в слух. Через секунду от удивления у него отвисла челюсть.

К обеденному времени не осталось ни одного свободного столика, все были зарезервированы. Официанты катали между ними столики на колесиках, уставленных блюдами.

Сидя в тени, о чем-то своем болтали старушки, на вышке разминались прыгуны в воду… Теоретически находиться рядом с бассейном с обнаженной грудью было запрещено, но практически все особи женского пола от шестнадцати до пятидесяти лет и старше демострировали свои прелести. У некоторых после искусного вмешательства врачей грудь стояла под углом в девяносто градусов вне зависимости от позы, в которой находились их владелицы. Когда они лежали на спине, их сиськи, как жерла пушек, смотрели прямо в небо.

Войти незамеченным в зону бассейна было невозможно, десятки глаз устремлялись на новичка. Стеснительные заворачивались в халаты или простыни и снимали их, лишь добравшись до своего места. Другие, гордясь своим телом или, наоборот, игнорируя его изъяны, шли по керамической плитке с той же уверенностью, как если бы были одеты в вечернее платье.

Жизнь в Каннах проходила в ускоренном темпе. Встречи случались вечером, а расставания иногда уже ночью. Страсти были бурными, разочарований в любви не существовало, клятвы не признавались.

Появление Норберта в черной униформе не прошло незамеченным. Он величественно, не обращая на насмешки полуобнаженной публики никакого внимания, обошел бассейн.

– Мистер…

Он наклонился к лежавшему Алену и увидел, что тот спит.