Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит

– Это тебе только кажется, что я спал. На самом деле я все видел, я же Доярков. Видел и слышал. Ха-ха-ха! Ты пыхтела, как паровоз, ругалась и все собирала!

– Почему же тогда не помог? Я стояла, как дебилка, с твоей дурацкой курткой на голове, от страха умирала, что все сейчас на воздух взлетит, я твои презервативы мерзкие руками по полу собирала, а ты смотрел и смеялся?!

Катя перешла уже с визга на шипение, но Доярков был совершенно безмятежен. И даже доволен.

– Просто ты мне сначала жутко не понравилась.

– А зачем… зачем ты мое место занял? – в запале взвизгнула Катерина.

– Кто первым встал, того и тапки.

– А чем же я тебе так не понравилась? – Вот еще! Не понравилась она ему! Подумаешь, персона какая, пьяница последний.

– Пришла, разбудила, смотрела, как на врага… Я терпеть не могу таких вот молодых, самоуверенных, слишком самостоятельных. Не должна барышня одна на другой конец земли мотаться. Летают по миру, словно в ближайшую булочную за хлебом ходят. Весь мир, что ли, осмотрен, на край земли потянуло? Шоппинг-боулинг-лифтинг-фитнесс-клуб…

Какое право имел этот надутый дурак критиковать ее с таким трудом выстроенную жизнь? Тем более, что на боулинг, лифтинг и фитнесс-клуб и времени-то никогда не было.

– А твое какое дело, папенькин сынок? Ну нет у меня такого папочки. Не-ту! Мне работать приходится. И на краю света в том числе. Где платят, там и работаю. И родителей своих, кстати, кормлю, я у них одна. – Катя аж захлебнулась от гнева. – А ты, ты просто идиот набитый, индюк! Отдай мои вещи и катись отсюда вместе со своими взглядами!..

Катя рывком выбросила сигарету, подскочила на полметра от пола, сорвала с плеча Пояркова, который был выше ее почти что на голову, свою сумку и фурией унеслась прочь, не попрощавшись и совершенно наплевав на судьбу соотечественника.

Никто мне не нужен, я буду все и всегда решать сама. Сдались мне какие-то дураки, которые вести себя не умеют в общественных местах. Сначала пьют, а потом разглагольствуют. Между прочим, никто их мнения не спрашивает и никому оно не интересно. Тоже мне, истина в последней инстанции! Никто, никто мне не нужен. Никто мне не сдался. И Ты сиди, не высовывайся лучше. А то размахался там внутри руками, разворочался. Свернись немедленно клубком и спи в своей норке под сердцем. Прижмись себе к перикарду и спи, а то и Тебе достанется!..

Катерина пролетела немалое расстояние в неизвестном направлении, пока не пришла немного в себя. Наконец остановилась и отдышалась. Сумка вновь нестерпимо врезалась в плечо.

Дотащившись до первого попавшегося кафе, Катерина взяла кофе и штрудель, густо обсыпанный корицей и сахарной пудрой, развернула перед собой предусмотрительно прихваченную из самолета схему аэропорта. Выяснилось, что все это время она бежала не в ту сторону и теперь нужно возвращаться.

Допив кофе, Катя двинулась в обратный путь, к терминалу на Петербург.

Шла себе, разглядывала витрины, никого не трогала и много ведь уже прошла, как вдруг прямо перед собой увидела Пояркова. О, ужас! Он спал, развалясь на диване, полусъехав с него на пол. Сам с зеленцой в тон обивке. Из кармана небрежно распахнутой куртки торчали наружу документы и бумажник, на полу стояла жестянка с пивом.

Пассажиры, глядя на него, отчего-то умилялись, пересмеивались между собой, а местный полицейский наблюдал за ним из угла.

Катька начала жестоко корить себя за то, что бросила Кузьмича одного, недосмотрела за ним, и вот… Его же сейчас точно заберут в какой-нибудь аэропортовый вытрезвитель!

Катя решительно подошла, поставила сумку, присела над Поярковым и яростно затрясла его за плечо:

– Устин Акимыч, миленький, где ж ты так нализалси? – Эта фраза из старого культового фильма Кате очень нравилась.

Из его кармана прямо под ноги выпал пухлый кожаный бумажник, а Поярков еще больше съехал с дивана, вытянув вперед длинные ноги в светлых брюках, уляпанных разномастными пятнами.

Катя подобрала бумажник, с ним в руках принялась снова трясти Пояркова, попыталась подтянуть его повыше на диван.

Ничего не получалось.

– Кузьмич, милый… Кузькин ты сын, что же тебя на минуту одного оставить нельзя! Как ребенок!.. Доярков, да проснись ты наконец, позорище мое! Мудило грешное, просыпайся…

Поярков зашевелился, подавая признаки жизни. Уперся согнутыми в коленях ногами в пол и подтянул себя кверху. Открыл мутные глаза, долго вглядывался в пространство и, узнав Катю, широко расплылся в улыбке.

– М-м-м… – Голова его упала набок, и он снова заснул.

У Кати за спиной раздались четкие шаги, и строгий голос поинтересовался:

– Служба безопасности аэропорта. Скажите, леди, вам знаком этот мужчина?

Катя выпрямилась и увидела перед собой того самого полицейского, что бдительно караулил Пояркова. Блюститель порядка красноречиво взирал на Катины руки с зажатым в них чужим бумажником.

«Боже мой, он принимает меня за воровку! Сейчас я сама оттянусь по полной в местной кутузке».

Катя принялась сбивчиво объяснять, что мужчина ей знаком, под неодобрительным взглядом выудила из поярковского кармана паспорт и билет и предложила проверить, что знает, кто он и куда летит… Показывала свои документы, подтверждала, что летят они вместе, просто Катя не уследила за ним, а он ну оч-чень больной человек. Брала на себя всю ответственность и даже для пущей важности назвалась женой.

Когда полицейский ушел, удовлетворившись объяснениями и тщательно проверив документы, Катя повалилась на диван рядом с Поярковым, от души негромко выругалась:

– Кузькин сын… Чтоб тебя разорвало!.. Да он же теперь до самого отлета глаз с нас не сведет, чемодан ты без ручки. И нести тяжело, и бросить жалко.

До Кати вдруг дошел тайный смысл невзначай брошенных слов: сдвинуть с места и Пояркова, и вещи не было никакой возможности.

Она подняла недопитую Поярковым, банку пива, рукой обтерла краешек и отхлебнула.

– Черт меня попутал назваться твоей женой. Вот уж правда – только под страхом тюрьмы.

Поярков снова заворочался, открыл глаза, сориентировался уже быстрее и забормотал:

– Катя… мы с тобой… ты и я…

Видно, мысли его на этом окончательно заблудились в алкогольном тумане. Что же именно они должны были сделать вместе, Катя так и не узнала. Он в очередной раз уронил голову на грудь и отключился. Но Катя все равно поспешила успокоить:

– Конечно, мы. Конечно, ты и я. Все будет хорошо. Все будет хорошо, и мы поженимся. В крайнем случае, созвонимся. Ты спи, спи… У нас еще есть время. А пиво я тебе не отдам.

Она снова отхлебнула и похлопала его по руке. Кузьмич поудобнее устроился на диване, притулился к Кате немелкой тушей и положил голову ей на плечо.