Карен Робардс - Однажды летом

Что ни говори, а колеса придавали человеку уверенности. Без них мужчине особенно трудно чувствовать себя мужчиной.

Злобное рычание, раздавшееся у него за спиной, заставило Джонни отвлечься от мыслей о мотоцикле. На пороге сарая стояла собака — огромная, с мощными лапами, вздыбленной шерстью и раскрытой пастью.

На улице уже сгустились сумерки, и в сарае было тем более темно. Слабый лунный свет вычерчивал силуэт собаки. Голодная дворняга, каких немало в округе, отличающаяся разве что огромными размерами. От недоедания готовая броситься и растерзать кого угодно.

У них в доме всегда жили собаки, подобные этой. Большие, безобразные, злющие — и неудивительно. Вилли бил их, дразнил, держал на цепи, морил голодом, вырабатывая в животных злость. И они становились свирепыми, под стать своему хозяину.

Только эта собака была не на привязи.

Рычание становилось все более угрожающим. Собака опустила голову. Джонни почувствовал, как напряглись его мышцы в ожидании атаки. Огляделся вокруг в поисках подходящего орудия — палки, чего угодно, — чтобы можно было отразить бросок псины.

Но собака не нападала. Издав очередной рык, она подняла голову и, казалось, начала принюхиваться. Где-то рядом всполошилась курица, но псина и ухом не повела. Внимание ее было приковано к Джонни.

Удивленный таким поведением животного, Джонни пристальнее вгляделся в него — рыжеватая шкура, знакомая форма головы и ушей, длинный толстый хвост — и ужаснулся собственной догадке.

Собака тихонько завыла.

— Волк? — Невероятно. Когда Джонни арестовали, его собаке было четыре года. Выходит, сейчас ей пятнадцать. Трудно было поверить, что дворняга прожила столько лет в исключительно суровых условиях. — Волк, это ты?

Он любил этого пса, черт побери.

Щенок был из помета приблудной суки, которая поселилась в заброшенном амбаре в поле неподалеку от их дома. Днем вместе с братьями и дружками Джонни кидал камнями в собаку и ее выводок, но по ночам тайком таскал ей из дома объедки. Сука относилась к нему настороженно, но щенки, особенно самый большой, принимали за своего. Им было уже семь недель от роду, когда Джонни нашел однажды на дороге их мертвую мать. Не зная, что делать со щенками, он отнес их домой, не представляя, какую ошибку совершает. Отец тут же запихнул четверых беспомощных детенышей в грузовик и увез бог знает куда. Пятого щенка, Волка, который был крупнее своих собратьев, Вилли разрешил оставить, усмотрев в нем задатки хорошего сторожевого пса. Несмотря на протесты Джонни, Вилли тут же посадил Волка на цепь и занялся его воспитанием. Джонни пытался защитить своего любимца, но отцу все-таки удалось сделать из него сущего дьявола. Впрочем, Джонни оставался единственным человеком, который вызывал у Волка доверие.

Бессонными ночами в тюрьме Джонни часто думал о том, что больше всего скучает именно по Волку.

Это ли не печальный приговор его жизни?

Собака вновь завыла. Понимая, что здорово рискует, Джонни все же смело шагнул вперед, протянув собаке пальцы, чтобы она могла их обнюхать.

— Волк? Иди ко мне, мой мальчик.

Невероятно, но огромное животное легло на живот и поползло к Джонни. Казалось, Волк поверил в чудо, но боялся жестокого обмана. Джонни опустился на колени и, приветствуя друга, протянул к нему руки, обнял его, начал гладить и чесать грубую шерсть, а пес облизывал его, тыкался мордой ему в лицо.

— Волк, Боже мой! — воскликнул Джонни, наконец поверив, казалось бы, в невозможное. Нашлось хотя бы одно существо, которое искренне радовалось его возвращению. Пес уткнулся мордой в его колени, и Джонни, обхватив толстую шею, зарылся лицом в теплую шерсть.

В первый раз за одиннадцать лет он плакал.

— Рейчел, у нас проблема.

«Ну и что на этот раз?» — устало подумала она. За те сорок восемь часов, что прошли с момента возвращения в Тейлорвилл Джонни Харриса, жизнь ее превратилась в одну большую проблему, и все трудности так или иначе были связаны с ним. Так же как и эта, очередная, в чем Рейчел нисколько не сомневалась.

— Что такое, Бен?

— Ты ведь знаешь, что мы давно охотимся за этой шайкой ребятишек, которые воруют у нас в магазине? Так вот сегодня я наконец поймал одного из них. Только Харрис запрещает вызывать полицию.

— Что? Почему?

— Я думаю, будучи сам уголовником, он симпатизирует и другим преступникам. Собственно, откуда мне знать наверняка? Только он грозится, если я вызову полицию, разбить мне… о, я не могу это повторить.

— Боже!

— Говорю тебе прямо, Рейчел, надолго моего терпения не хватит. Этот парень у меня уже в печенках сидит.

— Передай ему трубку. Я поговорю с ним. Хотя нет, лучше я приеду в магазин. А ты постарайся задержать вора до моего приезда, договорились?

— Я постараюсь. Но, Рейчел…

— Потом поговорим, Бен.

Рейчел повесила трубку. К сожалению, мать, колдовавшая у плиты над любимым отцовским блюдом, оказалась свидетельницей разговора — во всяком случае, могла понять его содержание по репликам Рейчел. Судя по напряженному выражению ее лица, так оно и было.

— Ты напрочь отказываешься следовать моим советам, Рейчел? Я тебя с самого начала предупреждала, что ты совершаешь большую ошибку, предлагая работу этому парню. Откуда в тебе это упрямство — ума не приложу. Мне даже стыдно на улице показываться — всюду только и разговоров, что о тебе и твоем дружке. А каково мне было объясняться с Верной Эдвардс, когда она позвонила мне вся в слезах…

— Я понимаю, тебе тяжело, мама, и прошу прощения. Мне жаль и миссис Эдвардс. Но я не верю в то, что Мэрибет убил Джонни. Он…

— Джонни? — Элизабет насторожилась. Своей позой она напомнила Рейчел охотничью собаку, которая вдруг учуяла зайца. — Рейчел, я надеюсь, ты не дашь повода говорить о каких бы то ни было отношениях между вами? Я смею полагать, что достаточно хорошо знаю свою дочь, которая не станет путаться с такой швалью, тем более уголовной. К тому же не забывай, Рейчел, что он намного моложе тебя и…

— Конечно, надейся, мама, — ласково произнесла Рейчел и выпорхнула из кухни.

Был субботний вечер. Через час за ней должен заехать Роб. Слава Богу, она хоть успела сделать прическу и макияж, машинально отметила Рейчел, взбегая вверх по лестнице. Оставалось только надеть красное трикотажное платье — короткое, облегающее фигуру, с глубоким вырезом и крохотными рукавами-фонариками, влезть в тончайшие черные колготки, потом в черные туфельки и, наконец, надеть черные клипсы-пуговицы.

Быстро пробежав расческой по волосам — в такт мелодии «Тюремного рока», доносившейся с третьего этажа, — Рейчел в последний раз оглядела себя в зеркале. Выходя из комнаты, она столкнулась с Тильдой, которая несла в руках кипу чистого постельного белья.