Юлия Шилова - Белая ворона, или В меня влюблен даже бог

А законы у нас очень хитрые. Выпускники детских домов считаются сиротами только до двадцати четырех лет, а после становятся обычными гражданами. Если до этого возраста не получилось выбить жилье, все, поезд ушел, и поднимать вопрос не имеет актуального смысла. Поэтому чиновники тянут до последнего. Говорят: ждите... Проходят годы, мы ждем. А при очередной попытке добиться справедливости у нас сначала смотрят паспорт. Если исполнилось двадцать четыре года, чиновники разводят руками и говорят, что уже ничем не могут помочь. Отпущенное время ушло.

А потом нас с Веркой технично попросили из общежития, ведь за него нужно платить, а нам нечем. Несмотря на закон, пришлось искать и бороться за крышу над головой. Благо Верке дали койку в общежитии фармацевтического училища а я вышла на промысел и смогла снять сначала комнату в коммуналке, а потом отдельную малогабаритную квартиру на окраине.

Возможно, мы и правда очень сильно отличались от детей, которые не воспитывались в детских домах, но ведь у нас замкнутость «детдомовского» мира. Дети живут в детдоме, здесь же учатся и даже в школе видят вокруг себя только таких же сирот. В результате, когда выходим из стен детского дома, мы просто не знаем, как общаться с людьми. Мы выросли в дефиците общения со взрослыми, никогда сами не ходили в магазин, не покупали себе еду. Мы не знали, как расходовать деньги, не умели разбираться в людях. Нас никто этому не учил, и мы ничего не знали о нормальной жизни в семье. Мы никогда ни к кому не ходили в гости и не знали, что это такое. Оказалось, это такая радость...

В общем, жизнь в детском доме я вспоминаю с болью в сердце. Нам было плохо. Очень плохо. Каждый воспитанник как озлобленный волчонок. Нас закаляла нелюбовь... Мы все росли в так называемой психологической капсуле, зажатые в своем мирке, из которого боялись высунуться. Я жила в среде себе подобных и совершенно не представляла реалий жизни. Да, я смотрела телевизор, слушала радио, но жизни, по сути, не знала. Слабо представляла взаимоотношения в нынешнем зверином обществе, где господствует религия денег, где совесть и честь не в чести. Покидая детский дом, ни я, ни Верка не были готовы к самостоятельной жизни. Выброшенные в «свободное плавание», мы оказались абсолютно беззащитны. Многие наши выпускники стали жертвами аферистов, обманщиков, бессовестных чиновников, а некоторые попали в мир криминала. Никто не умел постоять за свои права, ибо попросту о них ничего не знал.

Одна девочка из нашего выпуска закончила жизнь самоубийством. Один парень стал наркоманом, а другой бомжом, поскольку после выхода из детского дома оказался вообще без какой-либо жилплощади. И опустился на самое дно.

Я отвлеклась от печальных мыслей, встала, сунула часы мертвого Николая в тумбочку и быстро привела себя в порядок, надев новое платье. К положенному времени спустилась в каминный зал, гадая, что старику от меня потребовалось. Старикан сидел в кресле и читал газету. Заметив меня, отложил газету в сторону и придирчиво меня оглядел.

– Вполне приятные изменения, – отметил он, как только я села напротив него. – Тебе идет дорогая одежда.

– Спасибо, – натянуто произнесла я.

– Завтра ты должна встать рано. Ровно в девять утра тебя будет ждать Ястреб. Он отвезет тебя в косметический салон.

– Зачем?

– Затем, что к дорогой одежде требуется дорогой ухоженный вид. С тобой поработают парикмахер, косметолог и визажист. Дадут дорогую косметику и научат правильно краситься.

– Может, вы объясните, зачем это все? Дорогая одежда, косметика... Что со мной будет дальше?

– Не торопи события. Ты продала мне свою душу, поэтому просто доверься и плыви по течению.

– По течению неизвестности?

– Если хочешь, понимай так.

Из этого старикана щипцами информацию не вытащишь. Хитрый. Думает, из-за шмоток я потеряю бдительность и поверю, что попала в рай. Уж я-то знаю, что бесплатный сыр только в мышеловке. Интересно, что ему надо... Будет использовать меня как красивую картинку для своих дел... Надеюсь, у него хватит ума не продавать меня как дорогую проститутку. Хочется верить, что человек, живущий в такой роскоши, не занимается сутенерством. Кстати, в его доме не так мало приятных людей. Доброжелательная Грета, мужественный Ястреб... Старый козел окружил себя неплохими людьми, да только ничему хорошему у них так и не научился.

– Ты уже освоилась? – Старик смотрел на меня таким колким взглядом, что я съежилась и принялась рассматривать свои ногти:

– Да, спасибо.

– Тебе здесь нравится?

Я на минуту потеряла дар речи.

– Илья Петрович, вы надо мной издеваетесь? Думаете, я не понимаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и вы заставите меня отрабатывать все шмотки, которые мне сегодня накупил Ястреб?!

– А что плохого в том, что тебе придется их отрабатывать? Я же тебя не замуж взял, чтобы что-то делать для тебя безвозмездно.

При мысли о том, что этот старик с вставной челюстью мог взять меня замуж, меня передернуло, но я не показала виду.

– Если еще раз назовешь меня стариком с вставной челюстью, я разозлюсь и вместо роскошной комнаты переселю тебя в сырой подвал. Я хочу, чтобы в моем доме ко мне относились с уважением. Поняла?

На мгновение я впала в ступор. Как это я прокололась и произнесла мысли вслух? Нужно быть осторожной, а то стала забываться. Неужели это на нервной почве? Как могла допустить такую оплошность? Что-то я совсем себя не контролирую. Обещаю сама себе: больше никаких проколов и мыслей вслух. Я и так в полном дерьме. Лишние неприятности не нужны. Куда уже больше, и так в полнейшей зависимости от этого урода! И никакой гарантии, что он не сдаст меня ментам. Мне никогда не найти видеопленку с записью смерти Николая. В этом доме даже у стен есть уши. Да и слишком он большой, чтобы обыскать. Если старикан узнает о моих поисках, страшно представить, что со мной будет.

Не успела я опомниться, как старикан встал, подошел ко мне ближе и взял меня за подбородок:

– Послушай, я дважды не повторяю. Если ты еще раз назовешь меня стариканом или уродом я не потерплю тебя в своем доме, а отправлю в тюрьму жрать баланду. Как меня зовут?

– Илья Петрович, – дрожащим голосом произнесла я и посмотрела на шефа несчастным и, я бы даже сказала, затравленным взглядом.

– Повтори!

– Илья Петрович.

– Громче!

– Илья Петрович! – закричала я на весь дом.

– Детка, заруби себе это на носу. Ты можешь называть меня именно так и никак иначе. Понятно?

– Да.

– А теперь пошла отсюда. Не желаю с тобой сегодня разговаривать!

Как только Илья Петрович убрал свои руки, я выбежала из каминного зала и бросилась к себе наверх. Забежав в комнату, услышала сигнал внутреннего телефона и сняла трубку.