Владимир Ераносян - Суфлёр

Граната взорвалась за окном, куда ее выбросил спецназовский командир. Он сказал мне то, что было важнее любого общественного резонанса, ведь он всегда опаздывает, его надо раскачивать и поддерживать. Оценка людей сильных и немногословных куда приятнее резонанса в переменчивой толпе.

- Если б не ты, парень, за этим ублюдком пошел бы народ, - так сказал боевой командир, - Как бы тогда обернулось – одному Богу известно. Спасибо, что не струсил.

Я был жив и свободен. Пробраться через почти непроходимые завалы из плит и бетона, усыпанные трупами, оказалось нелегко. Но вот он первый этаж. Вот и выход.

Бриллиантовый ковер из битого стекла покрыл улицы. Осколки хрустели под моими ногами. И не было в эту минуту ничего прекраснее, чем осознание своей способности слышать этот замечательный хруст, видеть гордые и волевые лица десантников. Они норовили пожать руку звезде телеэкрана, напрочь позабыв о том, что такая возможность при ином стечении обстоятельств могла бы и не представиться. И не только для них, но и для меня. Да, не было ничего прекраснее, чем осознание того, что я выбрался из этой мясорубки живым и свободным. А главное – совесть моя чиста.

Включили прожектора, извергающие толстые трубы света. Сдавшихся боевиков без церемоний запихивали в конвойные фургоны. Гул двигателей боевых машин походил на шум грандиозной стройки. Суетились военные санитары. Подразделения МЧС разгребали завалы, извлекая из-под камней обезображенные тела убитых, реже – стонущих от нестерпимой физической боли живых. Саперы и кинологи делали свое дело на последних отбитых этажах. На одном из них бушевало пламя. Пожарные расчеты разворачивали брандспойты. Никто не сомневался, что огонь скоро потушат, как ликвидируют и сопротивление мятежников на Кутузовском проспекте, где тоже пылал отель «Украина».

- Все, по машинам! – командовал знакомый командир, - Будем освобождать Украину от захватчиков, там пока горячо!

- На Киев, босс? – на полном серьезе спросили подчиненные.

- Пока на Кутузовский. – улыбнулся он. – Я про отель говорил, не приписывайте мне 282-ую.

Все мелькало вокруг. Но в этом кипящем водовороте, в скоростном мельтешении которого невозможно было сосредоточиться на отдельных деталях, что-то заставило меня присмотреться, напрячь свое зрение и увидеть ее…

Она стояла неподалеку от догорающего бронетранспортера. Рядом бродил угрюмый оператор. Он уже понял, что снимать надо молча. Она не собиралась работать на камеру, так как думала о своем. Об отстраненном от этих ужасных событий. Я не обернулся бы в ее сторону, если б не почувствовал ее ласковый взгляд, наполненный благодарностью, не уловил бы теплое биополе, продиктованное горячим желанием, а не пресловутым суфлером. Нахлынувшие чувства влекли нас друг к другу. Она была в порядке, и моя душа от этого ликовала. Я подошел и обнял ее. Она зарыдала, уткнувшись в мое плечо. Я нежно погладил ее голову, скользя ладонью по вьющимся прядям ее волос, не растерявших душистого аромата в пороховой гари. Я бережно постукивал пальцами по ее спине и чувствовал себя мужчиной…

Международное зло многолико. Но образ его бывает понятен, когда он конкретен, привязан к персоне и не размыт. Злодею присущи коварство и мстительность, одержимость и эгоизм – невероятная жалость к самому себе и глобальная ненависть ко всему вокруг. И, конечно, агония.

Комичность отрицательного героя привлекательна, ибо до предела харизматична. Он гений разрушения, обструкционист совести и антагонист жизни. Он жаждет смерти для всех, но никогда не получит ее для себя. Ведь смерть – продолжение жизни, а он уже умер, но другой разновидностью неминуемой кончины. С погребением в сумрак, где нет ничего. И это хуже, чем ад…

В бункере «Аврора-банка» стояла гробовая тишина. Магистр приказал собраться всем. В ритуальном зале, мини-подобии переделанной церкви старообрядцев, в котором все они прошли посвящение. Вождь готовил сей зал для инаугурации в собственном стиле, превратив стены в пещерные скалы, потолок – в обиталище попугаев, испражняющихся в бассейн, где крещение примет безумец.

Он был еще ниже. Ниже бункера страха. Члены комиссии спустились сюда в прозрачных кабинах лифтов со всех четырех углов. Лорд был среди них. И он вышел из «стакана» модного лифта, чтобы увидеть не соответствующее текущему моменту шоу явления вождя. Он и сейчас пребывал в своем мире, не связанным ни с настоящим, ни с грезами. Возможно, с памятью. Если так, то только с самыми темными воспоминаниями.

Его привез трон, движущийся по рельсам со скрипом и скрежетом. Так, наверное, было задумано. На подлокотниках знакомые кони, у изголовья корона с изогнутой «либрой»…

Понурые лица соратников нагнали на Магистра омерзительное чувство непролазной тоски. От нечего делать он принялся царапать ногтем рельефную гриву серебряной лошади - наголовника эбонитовой трости.

Зловещая тишина сделала царапанье слышимым. Оно действовало на нервы, но присутствующие держал раздражение при себе. Чего все ждали? А черт их знает. А чего ждал Лорд. Неужто вопроса о пропавшей карте памяти с записью ритуала, которую все с таким отвращением смотрели молча и обреченно в том зале, что повыше, но все равно на самом дне… Ему нечего было бы ответить на вопрос, которого никто не задал. И все-таки он стоял перед Магистром с печатью скорби на лице, словно надеялся на великодушие, на снисхождение, на что-то человеческое, крупица чего остается и в осужденном маньяке.

Магистр не собирался записываться в осужденные. Он сам был создан для осуждения, но других. Кого? Да всех.

- Кого хороним?! – вырвался словно из мрака и тут же вновь замуровался в герметичный сосуд изолированной залы голос вождя. Магистр наклонил голову вправо и вверх. Потрясение согнуло его некогда стройную спину. Обойдя быстрым шагами свое вычурное седалище кругом, он в резком прыжке вновь очутился на троне и пантомимным движением, словно крымский татарин в чайхане, подобрал под себя ноги. Продолжая свою клоунаду, он продел еще пару выкрутасов. Последний свой фортель он исполнил как виртуозный гимнаст и завершил очумелое озорство позой королевского шута, идентичной кривлянью джокера. В итоге он устроился на троне лежа, свесив ноги с подлокотника. Голову подпирала рука, упершаяся локтем в конский загривок. Акробатическому шоу подыгрывало хриплое всхлипывание, хихиканье и кряхтящее посвистывание… Лорд вдруг вспомнил свою обезьяну, по которой скучал. Глядя вверх на пестрых какаду, жако, туканов и амазонов, он понял, что в этом огороженном глупостью вольере никогда не появятся совы… И все же он был рад, что пернатые скрасят его ожидание… смерти. У него она будет цветной.