Линда Ховард - Рейнтри: Инферно

Рейнтри спустился по двум ступенькам вниз вглубь комнаты и прошел дальше к окнам. Как она заметила, его тянуло к окнам. Ему нравились стекла во всем их разнообразии — но еще больше он любил находиться снаружи, поэтому в гостиничном номере тоже имелся балкон, достаточно большой, чтобы там уместились стол и стулья для еды на воздухе.

— Хорошо, — сказала она, — А теперь расскажи, как ушибы и порезы исчезли всего через несколько часов. И заодно, почему на мне тоже нет синяков. У меня даже ничего не болит!

— Легко, — ответил он, вытаскивая из своего кармана серебряный амулет на шнурке и протягивая его на ладони. — Это было в машине.

Маленький амулет был сделан в форме летящей птицы, возможно орла. Она покачала головой.

— Не понимаю.

— Это защитный амулет. Я рассказывал тебе о них. Я снабжаю ими Гидеона. А он частенько посылает мне амулеты плодовитости...

Лорна отшатнулась и скрестила пальцы, будто спасаясь от вампира.

— Держи эту штуку подальше от меня!

Он хмыкнул.

— Я сказал, что это защитный амулет, а не плодовитости.

— Ты подразумеваешь, что это нечто вроде резины, которую ты цепляешь не на член, а на шею?

— Нет, это другой вид защиты. Она предотвращает физический вред, или минимизирует повреждения.

— Думаешь именно поэтому, мы сегодня не были ранены?

— Я это знаю. Поскольку Гидеон полицейский, он носит амулет постоянно. Мой доставили в субботу, значит, Гидеон изготовил его только что. Не знаю, почему он сделал защитный амулет вместо дарующего плодовитость, если только не составил дьявольский план, замаскировав его под защитный, но этот — настоящий. Близится солнцестояние, и дары Гидеона могут выйти из-под контроля, точно так же, как иногда и мои. Он, должно быть, перестарался с заклинанием, — восхищенно сказал он. — Я не надевал его. Лишь положил в бардачок и забыл о нем. Обычно амулет воздействует лишь на определенного человека, но когда сегодня ни один из нас не был ранен... Думаю, он должен воздействовать на любого в пределах определенного пространства. Это единственное объяснение.

В действительности, это было определенной степенью крутизны. Ей понравился даже способ, которым он выразился: перестарался с заклинанием.

— И он же заставляет быстрее заживать твои раны?

Данте покачал головой, опуская амулет обратно в карман.

— Нет, это привилегия семьи Рейнтри. Когда я говорю, что быстро исцеляюсь, я подразумеваю действительно, действительно быстро. Небольшая царапина, вроде этой — просто ерунда. Исцеление более глубокой раны может занять всю ночь.

— Как ужасно для тебя, — сказала она, хмуро глядя на него. — Какие еще у тебя имеются несправедливые преимущества?

— Мы живем дольше, чем большинство людей. Не намного, но наша средняя продолжительность жизни приблизительно от девяноста до ста лет. В старости мы обычно тоже не болеем. У нас есть способность оставаться по-настоящему здоровыми. Например, я никогда не простужался. Мы не подвержены вирусным болезням. Бактериальные инфекции могут вызвать слабое недомогание, но вирусы по большей части недолюбливают наш клеточный состав.

Из всех сказанных им вещей, никогда не простывать, казалось самым замечательным. Это также означало никогда не болеть гриппом, и…

— Ты не можешь заболеть СПИДом!

— Правильно. А еще мы горячее. Температура моего тела обычно равна или выше тридцати семи и семи градусов. Погода должна стать действительно, действительно холодной, прежде, чем я почувствую дискомфорт.

— Это так несправедливо, — пожаловалась она. — Я тоже хочу не мерзнуть и не бояться СПИДа.

— И кори, — пробормотал он. — И ветряной оспы. И лишая. И герпеса. — Его глаза мерцали весельем. — Если ты в самом деле хочешь стать Рейнтри и никогда больше не страдать от заложенного носа, есть способ осуществить твое желание.

— Как? Похоронить темной лунной ночью цыпленка и обежать семь раз вокруг пня?

Он прервался с изумленным выражением на лице.

— У тебя невероятно странное воображение.

— Скажи мне! Как кто-то становится Рейнтри? Что это за ритуал?

— Он очень древний. Ты о нем слышала.

— Я знаю только про цыпленка. Ну давай, что это?

Его улыбка была медленной и горячей.

— Роди моего ребенка.

Лорна побледнела, затем покраснела, потом снова побледнела.

— Это не смешно, — сказала она глухим тоном, поддавшись резкому порыву беспокойно пройтись по комнате. Она подняла пуховую подушку, но вместо того, чтобы положить ее назад на диван, стояла, прижав ее к груди и уткнувшись в нее головой.

— Я не шучу.

— Ты не... нельзя заводить младенцев как средство. Люди, которые не хотят детей для себя, никогда, никогда не должны рожать их.

— Согласен, — мягко сказал он, оставляя свое место у окна и неторопливо подходя к ней, словно сегодня у него больше не было никаких дел.

— К этому нельзя относиться легкомысленно. — С его стороны было нечестно сказать: «Роди моего ребенка», как будто он именно это и подразумевал. Он не мог подразумевать этого. Они знакомы два дня. Именно так и говорят мужчины, чтобы соблазнить женщин, потому что сотни столетий назад какой-то хитрый ублюдок выяснил, что большинство женщин мечтают иметь ребенка.

— Клянусь, я отношусь к этому очень серьезно. — Его тон был нежен, когда он коснулся ее плеча, а потом скользнул ладонями на спину. Она почувствовала, как жар его кожи проник сквозь одежду. Кончиком пальца он поглаживая провел по ее позвоночнику, мягко изгоняя напряженность.

Она не подозревала, что была настолько натянута и нежный массаж превратит ее в масло. Она позволила ему прижать ее к себе, позволила своей голове удобно устроиться на его плече, потому что все, что он делал, было так хорошо. Все же... Она подняла на него прищуренный взгляд.

— Не думай, что я не заметила, как близко твои руки находятся от моих ягодиц.

— Я был бы разочарован, если бы ты не заметила. — Улыбка коснулась губ Данте, когда он прижался теплым поцелуем к ее виску.

— Не позволяй им опускаться ниже, — предупредила она.

— Ты уверена? — Слегка нажимая, он проследил пальцем шов ее джинсов вниз от пояса, одновременно массируя горячей ладонью ее ягодицы. Этот палец оставлял после себя огненный след, заставляя ее выгибаться и дрожать. Она, по меньшей мере, раз десять открывала рот, чтобы произнести «нет» . Скажи она одно это слово, и он бы остановился; решение продолжать или нет принадлежало ей — но именно твердое понимание этого факта оставило это единственное слово непроизнесенным. Вместо этого она лишь чувствовала предвкушение, отчаянно задыхалась, изгибалась и цеплялась — ждала и ждала, полностью сосредоточившись на медленных ласковых движениях руки, которая неторопливо скользнула вниз, чтобы погрузиться в развилку между ног. Он нажал сильнее, его пальцы гладили сквозь джинсы вход в ее тело так, что шов слегка натирал ее плоть, мягкую и податливую.