Лорен Хендерсон - Заморозь мне «Маргариту»

Вот уже несколько минут передо мной на четвереньках стоял мужчина, но здесь это обычное дело. Я не сразу поняла, что он о чем-то меня просит: из колонок неслись траурные громыхания «Велвет Андеграунд» [1] Американская рок-группа 60-70-х годовXX в. – Здесь и далее примеч. перев. , заглушающие подобострастный голос.

– Можно мне вылизать вам сапоги?

– Прошу прощения?

Я наклонилась. Чуть привстав, раб сказал погромче:

– Э-э… можно мне вылизать вам сапоги? Я пожала плечами:

– Да ради бога.

У него вытянулась физиономия, и пришлось добавить, чтобы не разочаровать беднягу:

– Кусок дерьма!

Он тут же воспрял духом и быстро наклонился, высунув из разреза кожаной маски проворный язык. Но в следующий миг я с ужасом поняла, что допустила оплошность:

– О боже, они же замшевые! Прекрати! Ты их испортишь!

И я непроизвольно пнула его. Раб упал на бок и сладострастно застонал:

– Простите, хозяйка, простите, я плохой раб, делайте со мной все, чего возжелаете.

– Все, чего возжелаете? – переспросила я у Джейни вполголоса.

Та пожала плечами:

– Наверное, начитался Энн Раис.

– Скорее Рэдклиф [2] Энн Райс – современный популярный автор романов ужасов. Энн Рэдклиф (1764-1823) – английская писательница, автор готических романов. .

Мне стало стыдно, что я лишаю бедолагу удовольствия, и я ткнула его обтянутый резиной бок каблуком. Раб блаженно заскулил.

– Никогда не понимала, как им удается не потеть в таком прикиде, – заметила я.

– Наверное, никак.

– Какая гадость…

– Этот хоть не утверждает, что он – раб из «Криминального чтива» [3] Культовый фильм американского режиссера Квентина Тарантино (1994). , – сказала Джейни. – Сегодня видела уже трех таких типов. Тоска зеленая. Кстати, мне нравится твое платьице.

– Спасибо. – Я удовлетворенно осмотрела себя. – Я в нем вылитая Скарлетт О'Хара.

Джейни взглянула на меня с откровенным недоумением:

– Ты его из старого тюля, что ли, сшила? Хотелось бы посмотреть на комнату, где висели такие занавески.

– Это шнуровка, идиотка.

У меня нет скарлеттовской Мамочки, которая впихивала бы меня в такое платье, пока я крепко держусь за спинку кровати; осиной талии мне тоже добиться не удалось, так что я чувствовала себя весьма сдавленно. А грудь, которая у меня и так никогда не была иллюзорной, сейчас рискованно распирала кожаный корсет.

– Сэм!

Я оглянулась: ко мне на всех парах несся очередной раб, больше похожий на ошалевшего Лабрадора. За ним, едва поспевая, на поводке волочилась хозяйка. Сначала я не поняла, кто меня окликнул: лицо раба пересекали два кожаных ремня, один закрывал глаза, другой – рот. Молнии, делающие его слепым и немым, были расстегнуты, и, вглядевшись в отверстия, я различила знакомые черты. На нем было черное резиновое боди без рукавов – так воздух циркулировал хотя бы под мышками.

– Как давно я тебя не видай! – кричал он. – Как дела?

По акценту я окончательно поняла, кто передо мной: Сальваторе – или Салли, как звали его друзья, – один из сицилийских геев, по понятным причинам огромной толпой эмигрировавших в Лондон. Мы вместе учились в художественной школе, но не виделись уже несколько лет.

– Привет, Салли.

Я как могла чмокнула его в щеку, хотя ремни изрядно мешали. Джейни тем временем завязала разговор с каким-то парнем – тот уже полчаса пытался привлечь ее внимание – и пустилась в монолог о закулисной политике Четвертого канала. Она работает на телевидении редактором, и прервать ее в такой момент – все равно что посреди мессы спросить у священника, который час.

Салли с мольбой посмотрел на хозяйку:

– Хозяйка-а, это мой старый подружка. Можно мне болтай два-три минутка?

– Только если будешь исполнять все ее приказания! – объявила хозяйка, вручая мне поводок.

Каблуки у нее были такими высокими, что напрягшиеся икры напоминали сжатые кулаки. Поводок я взяла не очень охотно. Никогда не любила отвечать за других.

– Э-э, купи мне что-нибудь выпить, – попросила я и добавила: – Это приказ.

– Два обычный, – сказал Салли бармену. – Записай на мой счет.

– У тебя есть здесь счет, Салли?

– На самом деле нет. Отдавай деньги вечером. Где мне их носи? – Он показал на свой наряд из латекса. И правда, где?

Бармен уже ставил перед нами два одинаковых бокала. Серебристый соленый ободок приятно оттенял бледно-аквамариновую жидкость.

– Что это еще за цвет? – подозрительно спросила я, вспомнив жидкость для полоскания рта.

– Голубой кюрасо, – гордо сообщил бармен. – Пополам с тройным мартини. Коктейль «голубая Маргарита».

– Изумительно! – Салли был в восторге. – Это мой напитка года.

– С тех пор как какой-то козел притащил на вечеринку мятный ликер и соорудил что-то похожее на зубную пасту со сметаной, я перешла на виски с лимоном. – Я подняла бокал и осторожно попробовала жидкость. – Боже, вкусно-то как!

Немедленно переметнувшись в новую веру, я присосалась к соломинке.

– Расскажи, как дела, – пробулькал в бокал Салли.

– Хорошо, наверное. Скоро выставка, я уже почти все подготовила. Да нет, не. почти, а все. Сейчас просто подкручиваю гайки.

– И где ты сейчас выставляй?

– Галерея «Уэллингтон».

– Но это же здорово!

– Знаю, – уныло согласилась я. – Может, конечно, я с жиру бешусь, но беда в том… Салли, ты помнишь Ли Джексон – она вела у нас скульптуру? Я знаю, ты только на первом курсе у нее занимался…

– Как не помнить такую женщину? – вскричал истинный южанин Салли, на миг забыв о своей ориентации.

– Она как-то сказала, что у скульптора, работающего на заказ, есть два пути, если не клеится работа: либо соорудить нечто огромное и выкрасить в красный цвет, либо наделать побольше и загромоздить ими весь зал.

– Значит, ты красить красным?

– Нет, я пошла вторым путем. И вот я смотрю на свои пятнадцать подвесных скульптур и просто не понимаю, нравятся они мне или нет. Скопом мои мобили смотрятся потрясающе. Но, знаешь, что угодно будет смотреться классно, если помножено на пятнадцать и свисает с потолка: аквариумы с золотыми рыбками, тавровые балки, даже вот такие бокалы с коктейлем… Эй, ты чего вылупился?

Сквозь прорези маски казалось, что глаза у Салли вот-вот выкатятся из орбит. Он вдруг стал похож на Людовика Железная Маска, страдающего базедовой болезнью. В какой-то части мозга, не занятой горестями творческого кризиса, мелькнула мысль: интересно, как Салли умудряется застегивать свою кожаную щель, чтобы его роскошные сицилийские ресницы не застревали в молнии. Все-таки жалко такую красоту выдергивать.