Тадеуш Доленга-Мостович - Дневник пани Ганки

— Ой, какая же вы подлая! — еле слышно прошептал Яцек.

— Это не имеет значения. У нас мало времени, чтобы играть дефинициями. Я хотела только разъяснить вам ваше положение. Оставим при себе то, что вы думаете обо мне и что я о вас. Для наших дел это ничего не значит. Впрочем, чтобы порадовать вас, могу сказать, что когда-то я действительно была с вами счастлива и за свою теперешнюю задачу взялась с огромной неохотой. Взялась только потому, что это должно быть мое последнее поручение в разведке. Достав эти документы, я получу свободу и смогу, наконец, начать спокойную частную жизнь. Но поскольку условием моего освобождения поставлено получение именно этих документов, вы можете быть уверены, что я не остановлюсь ни перед чем, чтобы выбить их из вас. Вот все, что я хотела сказать. Каков же ваш ответ?

— Вы ошиблись, — спокойно сказал Яцек. — Я вполне осознаю весь трагизм моего положения. Но предпочитаю охотнее принять на себя все возможные последствия, чем стать предателем. Поэтому честно предупреждаю вас: я сделаю так, как велят мне моя честь и совесть. Возможно, я не сумею доказать, что вы шпионка, но мой долг — составить соответствующее донесение. Прощайте.

— Подождите минутку, — задержала она его. — Я не требую от вас немедленного ответа. И хочу предостеречь от опрометчивого поступка. Вам потребуется некоторое время, чтобы все хорошо взвесить. А прежде всего, подумать о том, что дело это касается не только вас, но и вашей жены. Может, вы бы посоветовались с ней…

— Неужели вы думаете, что моя жена станет подталкивать меня к измене? Если да, то вы глубоко ошибаетесь, так же как и тогда, когда представили себе, что я способен на эту подлость. Предупреждаю, что прямо отсюда я пойду и заявлю на вас. Убежать вам не удастся.

Мисс Норман громко засмеялась:

— А я и не подумаю бежать! Будьте же все-таки рассудительны. Вы сейчас так возбуждены, что легко можете допустить ошибку, о которой потом будете сожалеть. Буду с вами вполне искренна. Я хорошо чувствую, как тяжело вы переживаете в эти минуты. И, несмотря на всю вашу неприязнь ко мне, симпатизирую вам ничуть не меньше. Вы и теперь тот самый добрый и благородный молодой человек, которого я так когда-то любила. Именно поэтому я хотела бы, очень хотела бы как-то облегчить ваше положение. Поверьте моему слову. Вы ведь прекрасно знаете, что я вас не боюсь, так что мне нет нужды кривить душой. Мы играем с открытыми картами. Правда, карты эти не очень привлекательны: с одной стороны — шантаж и шпионаж, с другой — двоеженство и донос, — но это еще отнюдь не означает, что у нас не осталось других душевных порывов. Так вот, я не желаю вам зла! Не хочу, чтобы вы вспоминали меня как омерзительную гадину! Вы мне верите?..

Эта страшная женщина, как я теперь убедилась, непревзойденная лицемерка. Достаточно сказать, что я сама, слушая ее, готова была поверить в искренность ее добрых намерений. Я! И не видя ее! Так чего уж требовать от Яцека, на которого она могла влиять не только точно рассчитанными модуляциями голоса, но и целым арсеналом мимики и жестов, взглядов и улыбок! Увы, а я не могла его предостеречь! Впрочем, может, и хорошо, что не могла!

Яцек остановился и сказал:

— Хотел бы вам поверить…

Это прозвучало довольно неуверенно, но ей было достаточно, чтобы возобновить свою дипломатию. Она начала доказывать, что сама изнемогает под навязанным ей бременем шпионской работы и что, согласившись на компромисс, Яцек не только спас бы себя, но и избавил бы ее от этих безжалостных грубых начальников, совершенно лишенных сердца. И, в конце концов, так все обернула, что получалось, будто это она, несчастная и затравленная, ждет от Яцека спасения.

Она таки убедила его, что и не думает об отъезде, и дала ему время на размышления до двенадцати часов завтрашнего дня. К тому же взяла с него слово, что он посоветуется со мной. Как видно, в своем высокомерии она рассчитывала на мой испуг и считала, что я глупее нее… Тем лучше! Скоро увидит, как иметь со мной дело.

Только я услышала, что внизу за Яцеком закрылась дверь, так сразу же захотела ехать домой, но Фред задержал меня:

— Погоди. Своего мужа ты застанешь дома и потом. В конце концов, можешь позвонить ему, чтобы подождал тебя. А здесь, я уверен, мы услышим такие вещи, которые могут нам очень пригодиться.

— О чем мы можем еще узнать!

— Ба! Неужели ты думаешь, что та пани действовала по собственному почину? Не сомневаюсь, что она сейчас будет отчитываться своему начальству о разговоре с паном Реновицким. Ведь если бы… — Он вдруг замолчал и поднял вверх указательный палец. — Внимание!

По его примеру я тоже припала к наушнику. Он был прав: мисс Норман разговаривала с кем-то по телефону.

Теперь, когда мы уже знали, что она шпионка, нас было невозможно обмануть. Хотя она и говорила якобы о каких-то торговых делах — о сроках уплаты, о векселях, импорте и так далее, — мы понимали, что это просто условные обозначения, а на самом деле она отчитывается о своих переговорах с Яцеком. Это было совершенно ясно, и Фред (вот гениальная голова!) начал быстро записывать все, что она говорила. Когда закончила, мы стали расшифровывать содержание всего разговора. Задача наше облегчалась тем, что мы знали его предмет: дело Яцека.

Фред показал себя незаурядным мастером разгадывать загадки, да и несколько моих замечаний очень пригодились. Через час мы уже имели полную картину. Из нее следовало, что мисс Норман верила в уступчивость Яцека, а особые надежды возлагала на мое влияние на него. Она также давала понять своему собеседнику (видимо, какому-то главному шпиону), что Яцек ничего не подозревает.

Именно этого мы долго не могли понять. Что же еще он должен был бы подозревать? И тут Фред выдвинул очень вероятное предположение. По его мнению, это могло касаться только документа, подтверждающего их брак. Во всяком случае, некоторые слова той женщины вроде бы свидетельствовали, что такого документа у нее нет. А может, даже его вообще не существует.

В разговоре по телефону мисс Норман дважды подчеркнула требование «приготовить средства для оплаты». Это могло означать, что, получив ожидаемые дипломатические бумаги, она непременно должна была отдать Яцеку брачное свидетельство. Фред зашел в своих предположениях так далеко, что подверг сомнению сам факт двоеженства. Он упорно утверждал, что никакого брака вообще не было, а если и был, то ненастоящий, фальшивый.

Потирая руки, он сказал:

— Во всяком случае, положение не такое уж и опасное — благодаря этому моему аппаратику. Понимаешь?.. Теперь твой муж имеет свидетеля своего разговора с мисс Норман.

— Оно-то так, — заметила я. — Но ведь ты не захочешь признаться, что подслушивал.