Наталья Андреева - Дети белой богини

- Я ее не знаю. Но, может быть, она окажется хорошей женой и Хорошей хозяйкой?

- Ты ее мать знаешь?

- Аглаю Серафимовну? - (С языка чуть не сорвалось «Наглаю»). — Откуда? Наслышан, ко­нечно.

- Иметь такую тещу, все равно, что стоять на табуретке с петлей на шее. Чуть потерял бдитель­ность, и табуретка - бац! Одно движение ноги тещи, и ты качаешься с высунутым языком. Она меня все равно уничтожит. Это не женщина -ядерная бомба. Все и всех вокруг испепеляет. Ника говорит, отец по дому на цыпочках годит. Мэр города! Что уж обо мне говорить! Я, Зява, на цыпочках ходить не умею.

- Но если любовь? .

- У кого? - откровенно удивился Герман.

- У тебя, у нее.

-У нее это простой каприз, а у меня... Ну, ска­жем так: давление обстоятельств. А любовь в жизни у настоящего мужчины может быть толь­ко одна. И все твои женщины обязательно похо­жи на первую.

- Значит, ты с ней порвал?

- Это не так-то просто. - Герман промокнул губы салфеткой. - Девчонка упряма. Потому что избалована. И, как ни крути, папа - мэр. Власти у него всяко больше, чем у меня. Я в прокуроры хочу, а он запросто может мне так кислород пе­рекрыть, что останусь, без средств к существо­ванию.

- Это ты о чем?

- Да так. К слову. Мне остается либо очаровать Аглаю, что практически невозможно, либо... -Герман тяжело вздохнул.

-Либо?

- Либо подсунуть девчонке другую игрушку. Авось она от меня отстанет.

- А по-моему, она тебя очень любит.

- Ты-то откуда знаешь? - удивился Герман.

- Это видно. Когда любят - видно.

- И кого, по-твоему, я люблю, раз это видно?

- Это было бы слишком смелое предположе­ние.

- Вот и не надо, - поспешно отвел глаза Гер­ман. - Ну что ты на меня так смотришь? Осуж­дающе. Мол, морочу голову девчонке. Да ведь это она ко мне приклеилась, не я к ней! Не люблю я ее! Понимаешь ты? Не люблю. Будь она дочь премьер-министра! Самого президента! Ничего это не изменит! Она много курит, слиш­ком тощая, взбалмошная, капризная. Истерич­ка! Много красится, вечно пачкает косметикой постельное белье. Это мелочь, на таких мело­чах и держится любовь. Тьфу ты! Нельзя же так часто повторять это слово! Давай-ка, Зява, вы­пьем. - И после паузы мрачно добавил: - За лю­бовь.

Горанин выпил, закусил маринованным огур­чиком.

- Значит, в понедельник. Хочу, чтобы все было на твоих глазах. Я тебе предварительно позвоню, потому как не знаю, во сколько получу санкцию. Предполагаю, что с утра. Встретимся на Пятач­ке. По моим сведениям, Павновы живут побли­зости. - Вздохнув, добавил: - Никуда сегодня не пойду. Устал. Ника вместе с мамашей в столицу отбыла. За покупками. Она мне звонила: «Чего тебе привезти, дорогой?» Как будто я уже ее соб­ственность! Но ничего. По дороге ей мозги-то промоют. Шофер повез. А папа, значит, в загуле. Отрывается по полной. У них в особняке тиши­на. Он даже отрывается тихо, беззвучно. Просто пьет, пока не свалится. Как я его понимаю! Зна­ешь, я тоже ее боюсь, Аглаю. До смерти боюсь. Только т-с-с-с... Никому.

- Знаешь, я, пожалуй, пойду, - поднялся Завь­ялов. - А ты отдыхай.

- Думаешь, я, как он? - оскалился Герман. -Не-е-ет, Зява! Шалишь! Мы, Горанины, на цыпочках гулять не умеем. Впрочем, ты прав, мне по­спать надо. У меня сегодня еще одно важное дело.

- Какое дело?

- Да так, пустячок.

Как всегда, он сам себе противоречил. Но та­ков уж был Герман Горанин.

...Мимо больницы Завьялов почти бежал. Вот все и решилось. В понедельник прокурор выдаст ордер на арест Павла Павнова. А Герман его обя­зательно дожмет. Но ведь есть же истина! И есть справедливость! Надо, чтобы не просто кто-то сидел за убийство Маши, а сидел тот, кто вино­ват. Только тогда ему станет легче...

Визит к Павновым пришлось отложить до ве­чера. В воскресенье часов до трех они торгуют на рынке, а приехав, наверняка сядут за стол. Ко­нечно, нарушать семейную идиллию не хотелось, но выбора не было. Завтра будет поздно.

Едва дождавшись шести часов, Александр от­правился на окраину Фабрики. Нужный дом сто­ял в ряду кирпичных пятиэтажек последним. При­кинул: отсюда до больницы не так уж и далеко. Минут пятнадцать, если быстрым шагом. Еще поднимаясь по лестнице, почувствовал запах ту­шеного мяса. Ах, как не вовремя! У людей празд­ник, дорогие гости из Москвы. Вспомнилась крикливая женщина, жена Павнова-старшего, и сразу захотелось развернуться и уйти.

Дверь открыла Ирина Михайловна.

- Вам кого? - спросила улыбаясь. Она была чуть под хмельком, веселая.

- Мне Павла. А вы меня не помните? Женщина наморщила лоб.

- Вы у нас воспитательницей были. В детс­ком саду. Я понимаю, столько лет прошло! Я Саша Завьялов.

- Завьялов... Нет, не помню. Паша! - обернув­шись, крикнула женщина. - К тебе пришли!

- Кто там, мать? — раздался мужской бас. Не Пашин, старшего брата. - А ну, зови сюда, за стол! Гулять будем!

- Вы проходите, - посторонилась Ирина Ми­хайловна. - Милости просим.

Он вошел в тесную прихожую и стал снимать ботинки. Хозяйка прошла на кухню, откуда и плыл аппетитный запах. Квартирка была неболь­шая, двушка, со смежными комнатами и крохот­ной кухней. Стол был накрыт в большой, а дверь в маленькую прикрыта. Кроме Павла, старшего брата и его крикливой жены за столом сидели еще пять человек. Три женщины средних лет в пест­рых платьях и два абсолютно пьяных мужика. Брат Павла был немного трезвее их.

- Тесновато у нас, - пожаловалась Ирина Ми­хайловна, внося в комнату блюдо с мясом, и ра­душно пригласила: - Да вы проходите, присажи­вайтесь за стол.

- Мать, тарелку гостю! И рюмку! - скомандо­вал старший Павнов.

- Да я на минутку. Мне к Павлу. По делу.

- Садись, садись! Не обижай! - загудел Василий.

Пришлось присесть. Стол был обильный, мос­ковские гости не поскупились. Колбаса, разло­женная на тарелке, явно не местного производ­ства. В N колбасу покупали так редко, что от вку­са ее отвыкли. Да и вид ее был не слишком при­влекательный. Консервы, видимо, тоже привезли из Москвы: в банке лоснились жирные, целень­кие шпроты, в другой розовел аппетитный лосось. То что продавалось в N, чаще всего бывало про­сроченным. Но вот огромные котлеты, уж точно, лепила Ирина Михайловна. И соленые помидо­ры были свои, родные. Любимый сорт местных женщин.

Павнов-старший тут же наполнил рюмки.

- Нет, я не пью. - Александр покачал голо­вой.

- Обижаешь!

- По болезни. - И он тронул шрам на голове.

— Понимаю. Не пьешь, так не пьешь. Ну, бу­дем! - скомандовал Василий, и гости послушно опрокинули рюмки.

Павел тоже не пил. Насчет подозрительной компании и злоупотребления спиртным Герман, похоже, погорячился. Уединиться с новым гостем Павнов-младший не спешил. Косился на неждан­ного гостя, но из-за стола не поднимался. Меж тем Павнов-старший продолжая начатый разго­вор, басил: