Филлис Уитни - Атмор Холл [Женщина в зеленом]

Я стояла как раз в дверях длинной гулкой комнаты, которая соединяла два крыла дома. Потолок был высокий, украшенный затейливой лепкой. Через всю ширину холла величественно и грациозно вилась вверх изумительная лестница. Я стояла так, что носки моих туфель находились на ромбе из красного мрамора, чередующегося с белым. От меня простиралось огромное пространство, выложенное красным и белым мрамором, блестевшим в лучах солнца, которые падали из высоких окон по обеим сторонам холла. Вдоль стен между окнами в дальнем конце холла находилось испанское оружие, которое с гордостью собирали Джон Эдмонд Атмор и его сыновья, причем часть вещей была так сказать из первых рук, то есть непосредственно с тел убитых ими испанцев. Многие из этих экспонатов были спасены от пожаров, неоднократно возникавших в самом первом Атмор Холле, так же, как и некоторые живописные полотна.

На почетном месте напротив двери висел знаменитый портрет Джона Эдмонда в расцвете лет, незадолго до его трагической кончины. Иногда мне казалось, что Джастин немного похож на него, вот почему я бросила только один взгляд на картину, когда мисс Дэвис упомянула о ней.

Ее низкие каблуки застучали по мрамору, и мы последовали за ней к двери, ведущей в Красную гостиную в южном крыле. Я на мгновение закрыла глаза прежде, чем переступить порог, предпринимая глупую попытку восстановить в памяти свое впечатление от комнаты, какой она мне показалась, когда я впервые вошла в нее, такая взволнованная и робкая в свои девятнадцать лет.

Джастин сказал мне, что красный с золотом дамаст на ее стенах был привезен из Италии, и я слышала эхо его слов в речах мисс Дэвис. Я дала волю воспоминаниям и мало прислушивалась к ее словам.

Роскошные, слегка поблекшие ковры привезли из Персии, стулья и диван были обиты несколько полинявшей тканью из Китая. Китайские безделушки были повсюду — там шкафчик из красного лака, тут небольшой инкрустированный столик. На полке над черным мраморным камином стояла симпатичная фигурка лошади периода Мин, я помнила. Действительно, я помнила все, начиная от высоких французских окон, которые выходили на боковую террасу и были обрамлены темно-красными портьерами, расшитыми золотом, до блестящей, в завитушках, медной подставки для дров на основании камина из белого мрамора. Портьеры не были такими же старыми, как драпировка на стенах, но они были достаточно старыми, от них шел запах пыли веков. Мне не надо было скова прятать в них лицо, чтобы почувствовать знакомое щекотание в носу, вызывающее чих. Мне не надо было подойти поближе, чтобы увидеть, что они поношены и заштопаны в такой же мере, в какой был поношен сам Атмор.

Мы все стояли близко друг к другу на одном конце большого холла, собранные в некое стадо мисс Дэвис, и я стала разглядывать туристов по отдельности, понимая, какую странную смесь мы собой представляем. Там был краснолицый мужчина, которого я окрестила мясником, хотя он в такой же мере мог быть и судьей. Тут была и маленькая, умудренная жизненным опытом англичанка лет семидесяти, которая, казалось, впитывала в себя все, что ее окружало, как будто это было для нее и пищей и питьем. Была тут и семейная группа среднего класса, состоящая из матери, отца, сына и дочери, все они изо всех сил старались выглядеть как можно лучше. Поэтому мать все время одергивала своего сыночка.

Позади меня кто-то вошел в комнату, что заставило меня прекратить анализ, и я напряженно обернулась. Джастин не мог прийти к чаю, я знала. Особенно, когда я тут — если он вообще когда-либо присутствовал при этом. И первый, кто пришел мне на ум, был Марк. Марк вполне мог рассматривать эти экскурсии как предмет для веселья, хотя он и играл бы роль гостеприимного хозяина, да так, что вряд ли кто-нибудь догадался, что он издевается. Но это была Мэгги, и я с облегчением вздохнула. Человека же, который вошел с ней, я узнала не сразу.

Она тактично подходила к каждому, кто уже сидел, так что тем не надо было неловко вставать, и я наблюдала, как Мэгги любезно переходила от одного посетителя к другому, с неподдельным интересом слушала, как они представлялись ей, говорила каждому несколько слов, задавала вопросы, приглашала всех рассаживаться, и таким образом, превращала обыкновенную платную экскурсию в непринужденную встречу, где она была скорее гостеприимная хозяйка, а мы — ее долгожданные гости. Это было, безусловно, представлением, но происходило оно доброжелательно и с искренним радушием.

Я не ожидала, что она подойдет и ко мне, но она внезапно оказалась рядом, протянула мне руку, а в ее карих глазах я прочитала вызов.

— А ваше имя, молодая леди? Я не помню, чтобы вы его мне уже сообщали.

Я пробормотала что-то нечленораздельное, она приветливо выслушала мое бормотание и попросила меня сесть рядом с престарелой англичанкой, которая так наслаждалась всем происходящим. Я чувствовала себя там вполне удобно и позволила ей рассказать мне, как много замечательных домов в Англии она уже посетила и что я, американка, должна ценить такую удачу, как эта, поскольку в моей стране такое невозможно. Когда она сделала паузу, чтобы перевести дух, я задала ей вопрос.

— Когда вы осматривали руины часовни, вы случайно не видели там старика?

Ее внимание целиком переключилось на меня.

— О да, мы видели. Странно, что вы упомянули об этом. Он был совершенно стар — немного слабоумен, я бы сказала. Мисс Дэвис сказала нам, что он садовник. Она помешала ему воспрепятствовать экскурсии. У меня, однако, сложилось впечатление, что он был чем-то расстроен, даже напуган. Но когда мы ушли, он там остался. Откуда вы узнали про него?

— Я тоже видела его, — сказала я и больше ничего не добавила. К счастью, она потеряла ко мне интерес и вступила в беседу с мужчиной справа от нее.

Я потягивала крепкий английский чай и думала о старом Даниэле. Если он был напуган, то в чем причина? И почему он шатался возле этих руин? Но не было никого, у кого я могла бы спросить, поэтому я целиком посвятила себя поеданию тонюсенького печенья, малюсеньких сэндвичей и крошечных глазурованных пирожных, которые принесли на старинном серебряном чайном подносе. Я помнила этот поднос так же, как помнила аромат меда, исходящий от пирожных, без сомнения выпеченных тем же поваром, который заправлял кухней, когда я жила в Атморе. На мгновение я забыла о старом Даниэле.

Только один раз моя тайна чуть было не раскрылась. Это произошло, когда служанка, которую звали Нелли, обнося гостей пирожными — само совершенство в своей черной униформе с белым пятном фартука из органди, — взглянула мне в лицо и чуть было не уронила поднос мне на колени. Я торопливо поблагодарила ее, умудрившись одновременно слегка покачать головой. Она пришла в себя через секунду и вышла из комнаты. Когда-то Нелли была моим другом в чужом для меня месте.