Филлис Уитни - Слезинка на щеке

На протяжении всей поездки Доркас тщетно пыталась выкинуть из головы тревожные мысли о Бет и Ванде. Ни в коем случае ни Фернанда, ни Джонни не должны вновь увидеть ее в таком плачевном состоянии, в каком она пребывала сегодняшней ночью. Уж коли ей не суждено убедить их в своей правоте, так пусть они хотя бы не обращаются с ней, как с душевнобольной.

Завтра Доркас и Фернанде предстоит чаепитие у мадам Каталонас, где Доркас собирается разведать что-нибудь о вдове Маркоса Димитриуса. Если он еще был в состоянии говорить, когда его жена добралась до больницы, если он видел лицо человека, сидевшего за рулем сбившей его машины, наверняка он что-то сказал. Хотя шансы и невелики, существует вероятность, что его жена в курсе того, что произошло на самом деле. Если правда выплывет наружу, то рассеются страхи Доркас относительно ее бредовых, с точки зрения окружающих, идей, и к тому же Доркас будет иметь в руках серьезное оружие против Фернанды на случай, если та захочет отнять у нее Бет. Тогда Доркас не останется ничего другого, как раскрыть ей глаза на грязные делишки ее любимца Джино. Вчерашнее событие показало, что ставкой в игре является не только благополучное психическое состояние Доркас, но и Бет. Она не вправе допустить, чтобы девочка воспитывалась в тех же руках, которые растили Джино и воспитали таким, каким он был. Однако Доркас прекрасно отдавала себе отчет, что Фернанда не смирится, если Доркас попытается отлучить Бет окончательно.

Они стояли на Монте-Смит, сверху обозревая Родос. Старый город был виден как на ладони. Бесконечные стены, верхушки крыш, печные трубы создавали настолько плотный и запутанный лабиринт, что в этой мешанине невозможно было разглядеть узкие улочки, затерявшиеся среди каменных нагромождений. То тут, то там глаз цеплялся за купола и шпили мечетей и минаретов, разламывавших сплошную линию плоских крыш. Турецкие завоеватели до недавнего времени заселяли эту землю, и налет восточной культуры ощущался во всем и поныне. Турки прижились на Родосе, хотя разительно отличались своей сдержанностью от вспыльчивых необузданных греков, не признавая никакой ассимиляции.

За готическими городскими стенами вольно раскинулся новый Родос, утопающий в зелени садов и деревьев, с широкими улицами и современными зданиями. За всей этой красотой, за гаванью отливало яркой синевой Эгейское море.

Фернанда небрежным движением руки черкнула пару слов о Монте-Смит.

«Это место не представляет из себя ничего особенного. Здесь почти ничего не сохранилось, а на Иалисос и вовсе смотреть нечего. Другое дело — Камирос и Линдос. Мне очень хочется там побывать. Джонни, нам надо в ближайшее время туда съездить».

Глядя сверху вниз на переполненный людьми город, Джонни начал насвистывать что-то очень жалобное. Он молча кивнул в ответ на предложение Фернанды. Когда-то на этом месте кипела и бурлила жизнь. Скульптуры на Монте-Смит венчали город изумительной красоты короной, перед которой меркли более древние полисы.

Они спустились вниз — Фернанда не могла долго оставаться на одном месте, а «преданья старины глубокой» интересовали ее только в чисто утилитарно-профессиональном смысле.

Наступили теплые умиротворенные полуденные часы, когда Родос погружался в сон. Неожиданно Доркас обнаружила, что совершенно не хочет спать. Бет лежала в своей кроватке в блаженной полудреме, Ванда притихла у себя в комнате, а неутомимая Доркас тем временем неторопливо спускалась по лестнице, намереваясь немного пройтись.

Улицы казались заколдованными. Все было вымершим, пустынным, на рынках не слышно было привычного многоголосья и суеты, магазины и лавочки стояли запертыми, будто их в спешке бросили. Даже воздух стал неподвижным. Доркас подивилась на эту картину и вернулась обратно в гостиницу. Кроме Джонни, она никого не застала. Он сидел за столом и писал письмо. Завидев ее, он привстал и знаком поманил подойти.

«Идите сюда и присаживайтесь. Я вижу, вы только что выходили в этот дневной кошмар».

Доркас в нерешительности последовала его приглашению. Никогда не знаешь, чего ожидать от Джонни в следующий момент. Если он собирается критиковать или, еще хуже, жалеть ее, то она прекрасно обойдется и без его общества.

«Что значит «дневной кошмар»?»

«Греки без всяких суеверий и предрассудков относятся к лунному свету, к после полуночным часам. А солнечное время облюбовали для своих проказ Пан — здесь он известен как Каос в Родосе — и нереиды этих мест. Сейчас считается самым безопасным сидеть дома, а лучше всего спать. Знаете ли вы, что, если при свете дня вам случится повстречаться с нереидой, вы рискуете навсегда лишиться дара речи? Это знают в каждой деревушке и остерегаются высовываться. Смельчаков тут не жалуют, считая их просто ненормальными».

Эти слова задели Доркас за живое.

«Фернанда, возможно, и считает меня взбалмошной и ненормальной, однако мне не попалось сегодня ни одной нереиды. Кстати, у вас обо мне, видимо, тоже сложилось такое же мнение прошлой ночью».

«Но ведь с вами уже все в порядке», — Джонни не стал оспаривать ее слов.

Доркас покачала головой: «Да нет, просто с каждым днем я становлюсь немного сильнее. Я успешно осваиваю искусство притворства и лицемерия, умение вовремя смолчать, проглотить обиду. Мне пока не всегда это удается. Джонни, на балконе кто-то был, клянусь вам. Там была тень».

«Облака тоже отбрасывают тень. Вы могли обмануться. Выбросьте это из головы».

Вновь ей не удалось заставить Джонни пойти на контакт. Но сегодня Доркас это не очень расстроило. Силы постепенно возвращались к ней, а с ними — столь необходимая сейчас уверенность в себе. Нельзя жить в постоянном страхе. Нужно постараться обмануть своим видом таинственных преследователей, перехитрить их. Пусть решат, что она и понятия не имеет ни о каком письме. Может быть, тогда ее оставят в покое.

«Я отвлекаю вас…» — Доркас поднялась, чтобы уйти. Джонни резким движением отодвинул в сторону лист бумаги.

«Это может и подождать. Я пишу мальчику, который у меня когда-то учился».

Доркас заметила, что Джонни нахмурен.

«У мальчика неприятности?»

«Возможно. В этом возрасте легко оступиться…»

«А вы выступаете в роли советчика или доверенного лица?»

«Не совсем, — его губы неожиданно растянулись в удивительно обаятельной улыбке: — «Я устроил ему небольшую выволочку. Если он по-настоящему доверяет мне, то, возможно, и прислушается к моим словам».

Доркас внезапно одолело любопытство. Не к неизвестному мальчишке, а к Джонни Ориону.

«Где вы росли?»

«В Чикаго. Скучный, унылый район Вест-Сайда. Только в ту пору я не подозревал, что там скучно и уныло. Отец был полицейским. Хороший человек. У него сохранились немодные в наше время понятия об ответственности, чести, долге. Он верил в молодое поколение». Джонни улыбнулся, вспоминая.