Мэри Стюарт - Лунные пряхи

— Колин… — срывающимся голосом произнесла я.

Он остановился, как будто я его ударила. Затем медленно, словно готовясь встретить новый удар, повернулся ко мне. Лицо его испугало меня. На нем застыло все то же глуповатое выражение, и теперь я поняла, что оно было неподдельным; это был бессмысленный взгляд человека, потерявшего чувствительность к боли и страданиям и давным-давно переставшего даже интересоваться причиной, по которой они выпали на его долю.

Не тратя времени на долгие предисловия, я сразу же перешла на английский и заговорила о самом главном:

— Знаешь, ведь Марк жив. Рана оказалась неопасной, и в последний раз, когда я его видела, он чувствовал себя хорошо. Это было вчера. А сейчас я как раз разыскиваю его. Я… я его друг и, кажется, знаю, где он. Пойдешь со мной?

Ему даже не нужно было ничего говорить — лицо его сказало мне все, что я хотела знать. Я как подкошенная опустилась на валун, отвернулась в сторону и стала шарить в поисках носового платка, чтобы высморкаться.

— Ну как, теперь тебе лучше? — спросила я.

Это было уже немного погодя. Прежде я заставила его присесть прямо там, у ручья, выпить немного вина и доесть все, что у меня оставалось. Пока он ел и пил, я его не расспрашивала, а сама рассказала ему обо всем, что услышала от Марка и узнала сама.

Говорил он совсем мало, зато на еду набросился, точно голодный волчонок. Как я поняла, они его кормили, только он был не в состоянии много есть. Это все, что он на данный момент успел мне сообщить, но перемена, происшедшая в нем с тех пор, как он узнал, что Марк жив, была поистине удивительной. Даже взгляд его стал другим: исчезло выражение угнетенности и забитости, а к тому моменту, когда бутылка сухого «Миноса» оказалась ополовиненной, в глазах его появился даже блеск, а на щеках — румянец.

— А теперь, — сказала я, когда он напоследок обтер горлышко бутылки, закрыл ее пробкой и поставил среди вороха смятых бумаг (это было все, что осталось от моего завтрака), — рассказывай ты. Дай-ка я уберу подальше этот мусор, а по пути ты мне все расскажешь. Тебя держали в мельнице?

— Да вроде бы там — связали, как цыпленка, и бросили на кучу мусора, — раздраженно ответил Колин. — Понимаешь, я просто не мог сообразить, где нахожусь, когда они притащили меня туда: темно ведь было. Что это такое, я узнал только сегодня, когда уходил; правда, мне казалось, что я лежу в какой-то круглой башне. Они все время держали ставни закрытыми — наверное, чтоб я их не рассмотрел. Что ты делаешь?

— Оставляю крошки для мышей.

— Крошки для мышей?!

Я рассмеялась.

— Ты бы удивился, если бы узнал, как много мышки для нас сегодня сделали. Но об этом потом. Как ты оттуда выбрался? Нет, погоди, давай-ка трогаться в путь. А по дороге все мне расскажешь и начни с самого начала — когда Марка ранили, а вся эта банда набросилась на тебя.

— Ладно.

Он с готовностью вскочил на ноги. Внешне он был очень похож на брата; конечно, более хрупкий, более нежный и в то же время угловатый, но в будущем обещал стать столь же сильным. Глаза, волосы, изгиб бровей — все как у Марка; впрочем, сходство было не только внешним, и в этом мне еще предстояло убедиться.

— Куда мы идем? — отрывисто спросил он.

— В данный момент возвращаемся вдоль оврага. Здесь неподалеку есть одно место — кипарисовая рощица, которая хорошо видна сверху. Туда я и направляюсь. Если Марк с Ламбисом где-то поблизости, они наблюдают за окрестностями и наверняка подадут какой-то сигнал, а затем мы сможем подняться прямо к ним, через овраг. А если нет, что ж, пойдем искать яхту.

— Если она все еще на месте.

Мысль эта тоже меня беспокоила, но я не собиралась в этом признаваться.

— На месте. Они же знали, что если ты освободишься, то двинешься прямиком туда — а куда еще ты мог бы пойти? Даже если они снова ее перепрятали, держу пари, они все время следят, не появишься ли ты.

— Будем надеяться. Если ты собираешься подняться наверх, на открытое пространство, мне лучше побыть здесь, внизу?

— Да. И куда бы мы ни пошли, будем держаться под прикрытием. Как бы то ни было, слава богу, одна из моих проблем отпала сама собой — ты знаешь дорогу к яхте. Пошли.

— Но как же ты меня нашла? — спросил Колин, перебираясь вслед за мной через речушку и шагая по узенькой тропке вдоль оврага.

— Шла по твоим следам.

— Что?!

— Что слышал. И кстати, это дело мы должны поправить, прежде чем уйдем. Ты оставил несколько четких следов возле камней, по которым переходил через ручей. Сотрешь их, пока я прогуляюсь до кипарисовой рощицы?

— Ладно, но откуда ты узнала, что они мои?

— А я и не знала — думала, что Марка. У вас обувь одинаковая.

— Помилуй, Никола, но у него ж на три размера больше!

— Об этом я просто не подумала. К тому же ты поскользнулся на грязи, и отпечатки носка и пятки получились размытыми, так что следы казались длиннее. Если бы я не узнала подошвы Марка, я б на них и внимания не обратила. Но в тот момент я… в общем, я как раз о нем думала. Все равно лучше сотри их.

— Черт… — Колина, кажется, всерьез расстроило это свидетельство его неумелости. — О следах я даже не подумал. Наверное, из-за того, что было темно, да и я порядком измотался…

— У тебя и без того забот хватало. Ну вот, пришли. Вон, видишь их? Ладно, я поднимусь наверх и, если никого не увижу, подам тебе знак, что все в порядке, тогда сможешь выйти из-под укрытия и разобраться со следами, пока я схожу вон туда и подожду зеленого света. — Я замолчала и неуверенно посмотрела на него. В тени деревьев он казался удивительно похожим на брата, это даже смущало. — Слушай, а ты… ты точно будешь здесь, когда я вернусь?

— Уж об этом не беспокойся, буду, — ответил Колин, — Но погоди…

— Что?

Вид у него был встревоженный.

— Знаешь, не нравится мне, что ты туда пойдешь: вдруг это опасно? Нельзя ли как-нибудь по-другому придумать?

— До тех пор пока не обнаружат тебя, мне ничего не грозит, даже если я нос к носу столкнусь с Джозефом, — твердо сказала я. — А ты здорово похож на своего брата, верно?

— Ага, — изрек Колин и ухмыльнулся.

Он ждал, стоя в пятнистой тени, пока я выбиралась из оврага. Наверху я осмотрелась. Пейзаж был столь же безжизненным, как в первые четыре дня Сотворения мира. Знаком показав Колину, что все в порядке, я поспешила к кипарисовой рощице.

Дорожка была ровной, солнце — ярким, а небо — чудесного, ослепительно голубого цвета. Под ногами мелькали крохотные желтые цветочки, словно драгоценные камни, разбросанные в пыли. Над кустиками лаванды щебетали щеглы, а пятнистая змейка, скользившая вдоль тропинки, казалась столь же красивой, как они…