Каролина Фарр - Дом на могиле

— Гм... — Я кивнула, желая только одного — чтобы она поскорее ушла.

— В стенах таких старых домов, как этот, всегда водятся крысы, — утешала меня Карен. — Горничным, разумеется, неизвестно о существовании хода. Я тоже не знала, пока мне не рассказал Джон.

Мне было сложно поддерживать разговор. Я покачала головой:

— Карен, вы должны меня простить. Я очень устала...

— Да, я эгоистка, не так ли? Вы меня простите? Давайте еще выпьем, и я уйду!

Я вздрогнула:

— Нет, спасибо! Правда, мне...

— Вряд ли это комплимент личной бутылке Скотта, дорогая, — заметила она. — Но ничего. Я помогу вам лечь в постель. Вы ведь не привыкли пить, да? — Ее голос изменился, стал вдруг жестче.

Для женщины Карен была сильна. Она помогла мне пройти по комнате. Я руками нащупала постель и неуклюже бухнулась на нее. Карен небрежно подняла мои ноги и повернула меня так, что моя голова частично оказалась на подушке.

Сон опустился на меня, как падающий занавес.

Проснулась я от внезапного страха. Пот с меня лил ручьями, хотя руки и ноги были ледяными. Огонь в камине почти погас. Свет пламени был единственным освещением в комнате, но я увидела, как на окне вздымаются занавески, пропуская в комнату ветер и брызги дождя.

Я села, застонала и схватилась за голову, почувствовав тупую боль в висках. Язык еле ворочался, и, насколько я могла судить, во рту у меня было все обожжено. Кто-то открыл окно, впустив в комнату дождь и холодный, очень холодный ветер. И если я ничего подобного не делала, решила я, моему самочувствию это никоим образом не поможет. Я могу заболеть пневмонией или чем-нибудь похуже.

Виски профессора Уайганда, должно быть, сокрушительно! Я снова с трудом села и схватилась за макушку, чтобы немного облегчить головную боль.

Однако, когда в голове посветлело, в памяти стало медленно всплывать некое подобие неясного сна. Я вспомнила призрачную фигуру в белом, склонившуюся надо мной, и Карен, разговаривающую с ней зловещим шепотом.

При этом воспоминании меня охватил ужас, хотя в моем смутном сне я не смогла ясно разглядеть эту фигуру. Я тогда еле дышала, сердце бешено колотилось! Такого я еще никогда не испытывала!

— Две! — бормотал мужской голос в моем сне. — Дура! Я велел дать ей одну! От двух она может умереть! А что, если она умрет здесь?

— Ты же сказал, что они безвредны! Это ты виноват, а не я! Не упрекай меня в своей же глупости! — В моем сне протестующий голос, испуганный и близкий к слезам, принадлежал Карен.

— Открой окно пошире! Быстро! Пусть на нее дует холодный ветер! Быстро! — приказывал мужской голос, спокойный, но яростный.

Я почувствовала, как холодный ветер подул мне в лицо. Дышать стало легче, но я стала снова погружаться в тяжелый сон.

Голоса неразборчиво бормотали. Я слышала, как открылась и закрылась дверь. Наступила тишина. Однако чувствовала, что белая фигура по-прежнему смотрит на меня, ожидая моей смерти, как и раньше, в разрушенном доме.

Мне показалось, что во сне я слышу протяжный звук, и постаралась открыть тяжелые веки. И при свете каминного огня увидела белую, сверкающую фигуру. Я смотрела на человеческое, бесполое тело, лишенное какой-либо одежды, если не считать этой неестественной белой кожи, сверкающей при малейших переливах света. Блестящая белизна покрывала безволосую голову, и все же лицо и руки были человеческого, темноватого цвета. Фигура оттащила в сторону тяжелый письменный стол и наклонилась к панели. Та начала отодвигаться, открыв черный четырехугольник в стене. Фигура прошла в него и исчезла, задвинув за собой панель...

Сейчас, сидя на постели, я с ужасом вспоминала это. Но самое странное, что стол стоял на месте!

Боязливо пошевелив ногами, я обнаружила, что полностью одета, если не считать туфель, которые Карен, наверное, сняла с меня, укладывая на кровать. Я покачала головой и поморщилась. Но мне удалось медленно встать и, покачиваясь, обрести равновесие. Я с трудом дотянулась до выключателя, и просторная комната наполнилась светом. Приободрившись, доковыляла до окна и закрыла его. Мокрые занавески печально обвисли, а я отправилась в ванную.

Пустив ледяную воду, смочила лоб и губы. Сразу стало легче. Вода оживила меня настолько, что я смогла найти аспирин. Но у меня еще не хватало сил, чтобы позаботиться об огне или раздеться и нырнуть под пуховое одеяло. Вместо этого я подошла к столу, наклонилась, ухватившись за его край, и принялась с тревогой рассматривать потайную дверь.

Шурупы по-прежнему были на месте, такие же крепкие, как всегда, так же прочно ввернутые в темное дерево, а их круглые стальные головки ярко блестели на свету.

Я болезненно покачала головой, снова осторожно подошла к выключателю и вдруг вспомнила о двери. Она, разумеется, была не заперта. Я заперла ее неуклюжими пальцами. Когда дверь закрылась, я глянула вниз и застыла как вкопанная. На ковре возле двери сверкал какой-то маленький предмет. Что-то крошечное, но знакомое.

Я наклонилась, чтобы поднять его, и застонала; мне показалось, что моя голова вот-вот расколется от боли. Я закрыла глаза и снова медленно открыла их. Блестящий крошечный предмет лежал на моей открытой ладони. Он был золотой, и я знала, что, в отличие от листа, который я видела в разрушенном доме на ферме, он не превратится во что-нибудь другое.

Это была бусинка от шумерского головного убора, возраст которого насчитывал три тысячи лет.

Не могу сказать точно, как долго я сидела, глядя на золотую бусинку. Время потеряло для меня значение. Ведь мой кошмар вдруг стал фактом. Я видела, как фигура в белом вошла в потайной ход. Я точно видела это! Исчезла там, как и появилась оттуда в моей комнате. Бусинка из чистого золота, тщательно вырезанная, служила тому доказательством. Однако страх заставлял придумывать возражения. Неожиданно я решила, что бусинка могла случайно попасть в мою одежду или туфли, когда я работала в музее, а значит, я сама принесла ее сюда. Но разум упорно противился этому. Что ж, придется выяснить, возможно ли открыть эту потайную дверь и пройти по тоннелю в музей?

Я сидела, глядя на панель за столом. Поверит ли мне кто-нибудь здесь, в Уэруолде, если я об этом расскажу? Поверит ли профессор моим словам о Карен — драгоценном экспонате его коллекции? А о Джоне или Рандолфе? Могу ли я сейчас пойти к кому-нибудь из них и сообщить, что со мной произошло?

Я вздрогнула. А что, если белая фигура — Джон или Рандолф? Мне было очень плохо. Мой ум колебался между сознанием и сном. Это вполне может быть один из сыновей профессора! Неизвестно же, кто скрывался под этим странным белым одеянием, обтягивающим его, как перчатка?

Ну конечно! Скафандр! На этом человеке был резиновый костюм для подводного плавания! Я множество раз видела их в Калифорнии, большей частью черные. На человеке из разрушенного дома тоже был такой костюм. Снаряжение для подводного плавания! Дни прав! Именно так эти люди выносят из музея украденные сокровища! Через тоннель, который, как предполагается, затоплен.