Кэтрин Коултер - Мишень

Он очень отчетливо видел этого человека: высокий, в темной одежде – одинокая, застывшая, почти зловещая фигура на фоне затянутого тучами серого неба. Незнакомец входил в огромное здание из гранита, уродливое и словно бы приплюснутое, пялившееся на улицу мириадами подслеповатых глаз-окон. И тут он внезапно оказался за спиной мужчины, стараясь держаться как можно ближе, чтобы не отстать. Человек шагнул в лифт, нажал кнопку девятнадцатого этажа. Но он упорно следовал за неизвестным, пока тот шагал по длинному коридору и привычным жестом открывал дверь в большой офис.

Улыбчивая секретарша поздоровалась с ним и весело засмеялась брошенной на ходу шутке.

Он молча наблюдал, как неизвестный поприветствовал строго одетых молодых людей, мужчину и женщину, очевидно, его подчиненных, а потом вошел в кабинет вместе с его владельцем и увидел американский флаг, массивный письменный стол с компьютером, встроенные книжные полки. Мужчина мимоходом включил компьютер, и преследователь сразу же очутился так близко, что мог бы коснуться человека и помочь ему надеть длинную черную мантию. Тихо щелкнули застежки. Мужчина открыл дверь и направился в смежный зал. Выражение лица стало серьезным, даже суровым; всякий намек на веселость мгновенно исчез. Послышался пронзительный звон, который сразу же оборвался, как только худая фигура в судейской мантии остановилась на пороге комнаты. И все окутала мертвая тишина.

Неожиданно и стены, и обстановка начали бешено кружиться; лица расплылись; тьма с каждой секундой сгущалась все сильнее. С шумом распахнулись гигантские входные двери, и в помещение ворвались трое, вооруженные автоматами, похожими на русские «АК-47».

Комната тотчас превратилась в ад: истерические крики умирающих, залитые кровью стены и пол. Лицо мужчины в мантии исказилось гримасой ужаса и бешенства.

Внезапно он перепрыгнул через барьер, отделявший его от остальных, так молниеносно, что полы мантии взвились в воздух. Поворот, удар ногой, чей-то громкий вопль…

Но он снова очутился за спиной этого человека, так мастерски владевшего приемами восточных единоборств, слышал его дыхание, чувствовал едва сдерживаемую ярость, безумное напряжение и злобную решимость и в который раз поразился своей способности так сопереживать происходящему.

Мужчина вдруг развернулся, оказавшись лицом к нему. Он смотрел на собственное отражение, не в силах отвести взгляда от глаз человека, только что совершившего убийство и вновь готового убивать. Ощущал, как лопаются пузырьки пены в уголках рта, как напряжены пружины мышц, сознавал, что выбрасывает руку, пытаясь схватить своего двойника за горло.

И дернулся, цепляясь за простыню, обвившуюся вокруг тела, словно свивальник мумии. На губах умирал задушенный крик. Мокрые от пота волосы липли к шее. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот взорвется.

Опять этот проклятый сон. Так больше невозможно.

Он просто не вынесет.

Час спустя он выскользнул из дома, не забыв запереть за собой дверь. И уже почти добрался до машины, когда из кустов выскочил очередной репортер, ослепив его фотовспышкой. Это было последней каплей.

Он схватил беднягу за грудки и принялся трясти.

– На сей раз ты зашел слишком далеко, гнусный ублюдок! – выплюнул он и, вырвав камеру, вытащил пленку и только потом отшвырнул наглеца. И снова шагнул к машине, небрежно бросив камеру все еще барахтавшемуся на земле фотографу.

– Вы не смеете!

– Еще как смею! Немедленно убирайся с моей земли!

Репортер с трудом поднялся, прижимая к груди камеру.

– Я подам иск! Публика имеет право знать!

У него чесались руки измочалить мерзавца до полусмерти. Приходилось, разумеется, сдерживаться, хотя его прямо-таки трясло от желания наброситься на жалкого папарацци. Тараканы! Чертовы тараканы, так и лезут в каждую щель!

Именно в эту минуту он осознал, что должен уехать.

Иначе все это будет продолжаться, пока у него крыша не поедет. И тогда он точно прикончит одного из этих пидоров. Или действительно рехнется.

Он стоял на краю провала, обрывавшегося на двести футов, перед тем как плавно, почти незаметно смениться острыми зубьями скал, перемежавшихся уступами, поросшими деревьями и полевыми цветами. Стоял и жадно втягивал разреженный воздух, такой холодный и свежий, что обожженные легкие горели. Правда, куда меньше, чем вчера. Не пройдет и недели, как он привыкнет и перестанет обращать на это внимание. Только накануне он сообразил, что за весь день ни разу не вспомнил о телефоне, телевизоре, радио, факсах и прочих атрибутах цивилизации. А главное, не слышал голосов, доносившихся со всех сторон, не видел людей, хватавших его за руки, выкрикивавших вопросы, пытавшихся чего-то добиться. И, слава Всевышнему, никаких слепяще-белых огней фотовспышек. Наконец-то неимоверное напряжение, в котором он жил все это время, немного отпустило, и со временем, возможно, удастся забыть все, что случилось.

Он чуть прищурился и посмотрел вдаль на суровые мрачные горы, уходившие за горизонт подобно истертым неровным зубьям с черневшими между ними прогалами. Мистер Гудж, владелец автозаправки в Дилинджере, рассказал, что местные жители, в основном потомки переселенцев, называли эту местность Ференджи-Рейндж. Самый высокий пик достигал двенадцати тысяч футов и напоминал формой раздувшийся фаллос, немного наклоненный к югу. Ну уж нет, он не собирается взбираться на подобное неприличие.

Недаром жители Дилинджера изгалялись на все лады, утверждая, что, когда летом начинает сходить снег, на гору невозможно смотреть без смеха.

Он снова, уже в который раз, остро ощутил безмерное одиночество. Никого и ничего, кроме густых зарослей березы, ели, осины и бесчисленных сосенок.

По-видимому, лесозаготовительные компании еще не добрались до этих мест. Но более высокие вершины были абсолютно лишены растительности: ни цветов, ни деревьев, ни кустика, только снег, лед и мокрые камни. Суровая дикая красота, не оскверненная людьми.

Внизу, в дальнем конце долины, раскинулся крошечный заштатный городишко Дилинджер, где то ли живут, то ли прозябают сто пятьдесят три обитателя. На исходе восьмидесятых годов прошлого столетия серебряная лихорадка превратила этот поселок в бурливший страстями старательский лагерь. Более тридцати тысяч человек – старателей, проституток, торговцев, мошенников слетелись сюда, чтобы поймать удачу. За порядком следил выбранный шериф. Иногда забредал и странствующий проповедник, чтобы окрестить родившихся и обвенчать те пары, что набрались храбрости создать семью.