Мэри Стюарт - Розовый коттедж

— А можно ли мне жить там, пока я буду следить за перевозкой?

Она уверила меня, что да, конечно же, и я поблагодарила ее и сказала, что бабушка очень радуется собственному жилью в Стратбеге, и что она, кажется, очень хорошо уживается с Кирсти. Потом мы еще несколько минут беседовали о планах относительно Холла и о том, что будет с Розовым коттеджем. Я поняла, что ничего еще не решено: коттедж либо отдадут в наем — если найдется наниматель, либо продадут — «учитывая, что твоя бабушка не собирается туда возвращаться. Я знаю, как относишься к месту, которое было твоим домом много лет».

Я подумала, что для нее с этим связаны какие-то личные переживания, но ничего не сказала.

Леди Брэндон улыбнулась мне, словно прочитав мои мысли, и добавила:

— Не знаю, в курсе ли твоя бабушка, но мы не собираемся бросать Холл. Я убедила мужа оставить за собой ту часть южного крыла, которая выходит в розовый сад. В этой части еще сделают кухню — помнишь старую цветочную комнату? Сейчас там работают столяры. Основную перестройку проведет, конечно же, главный подрядчик, но нашу часть работы мы оставили местным — ведь Паскоу всегда все делают на совесть.

— Деревня, я уверена, довольна, что вы остались там, — сказала я. — Холла будет очень не хватать.

— Я помню об этом, — ответила она.

Воцарилось недолгое молчание, и я подумала, что мне пора уходить, но тут леди Брэндон снова улыбнулась мне и мягко сказала:

— Я хочу еще сказать, Кэйти, что мне — и нам всем — было больно, когда мы узнали о твоем горе. Я понимаю, тебе было тяжело.

Я что-то ответила ей, и потом она расспросила меня о моей работе в Лондоне и собираюсь ли я вернуться в школу, и разговор перешел к обычным темам.

Она предложила выпить кофе, но я отказалась, скорее, чтобы не задеть чувства Мораг, чем по иной причине. Так что я поблагодарила леди Брэндон, простилась и прошла сквозь обитую зеленым сукном дверь, чтобы попить кофе со свежеиспеченными лепешками вместе с Мораг.

В теплый июльский день, без семи минут три, поезд из Сандерленда с грохотом ворвался на станцию Тодхолл и резко остановился, со вздохом выпустив длинную струю пара. Я не узнала носильщика на платформе, юношу лет шестнадцати, который явно был еще ребенком во времена моего последнего появления здесь. Но вышедшего с часами в руке из своей конторы пожилого начальника станции, мистера Харботтла, я знала сколько себя помнила. Не заметив меня, он с деловым видом взглянул на часы и удовлетворенно кивнул.

Поезд прибыл, как обычно, без опоздания.

— Кто выходит? — крикнул носильщик, хотя в этот сонный полдень никто, кроме меня, не собирался сходить с поезда.

— Выходите, мисс? — повторил он, открывая дверь вагона и протягивая руку, чтобы забрать мой чемодан.

Это заманчивое предложение сопровождалось обезоруживающей улыбкой до ушей и протянутой рукой, но я, сохраняя спокойствие, просто сказала: «Да, спасибо» и спустилась на платформу. Я отдала носильщику билет и повернулась поздороваться с мистером Харботтлом, но тот с зеленым флагом наготове уже спешил по платформе, чтобы обменяться некоторыми, без сомнения жизненно важными, сведениями с машинистом, которого он видел всего четыре раза в сутки и которого не увидит снова до пяти четырнадцати, когда «Эрл Грей» (как пышно именовался этот коренастый черно-зеленый локомотив) потащит свои вагоны обратно в Сандерленд.

Мистер Харботтл снова взглянул на свои часы, флаг поднялся, локомотив с шумом выдохнул еще одно облако пара, сцепки лязгнули, напряглись, и поезд запыхтел прочь. Не бросив в мою сторону и взгляда, мистер Харботтл убрал часы, подхватил лопату, прислоненную к штабелю шпал, и вернулся к тому, чем занимался до прихода поезда: он копал молодую картошку, бережно складывая клубни в пустое пожарное ведро.

Сколько церемоний для Кэйти Велланд… Из-за моего плеча раздался несколько обеспокоенный голос носильщика:

— До деревни целых две мили, мисс. Ни автобуса, ни чего другого. Разве вам не сказали, когда вы брали билет?

— Все в порядке. У меня немного вещей, да и большой чемодан мне прямо сейчас не нужен. Не оставите ли вы его у себя на станции, пока я за ним не пришлю? Со вторым я управлюсь без труда.

Я взяла с собой небольшой портплед, куда сложила самое необходимое для ночлега.

— Да легко. Я поставлю его в конторе.

Он подхватил чемодан, и я последовала за ним по платформе мимо автомата, продававшего некогда шоколадки (он был пуст; я заподозрила, что его вряд ли наполняли снова после того, как мы с Присси вынули последнюю шоколадку шесть лет тому назад), автоматических весов (бросишь монетку в прорезь и вот тебе результат) и клумб с цветущей геранью.

— Вы остановитесь в деревне, мисс? Если вы в «Черный Бык», то завтра утром они пришлют тележку к поезду в восемь шестнадцать, им привезут пиво. Если хотите, я могу заодно отправить ваш чемодан.

«Черный Бык» был единственным в деревне пабом, за четыре дома от жилья викария и рядом с магазином Барлоу, в котором мы с Присси тратили наши карманные деньги на лакрицу и леденцы. Я решила, что нагруженная повозка не станет сворачивать с большака на крутую дорожку, которая ведет к Розовому коттеджу.

— Нет, я не в «Черный Бык», — отвечала я, — Но не волнуйтесь, завтра я за ним пришлю кого-нибудь. И все равно спасибо.

Я дала ему шестипенсовик — что вдвое превышало обычные чаевые, но этого стоила улыбка, с которой он, бодро сказав «Благодарствую, мисс», унес мой чемодан в дверь с надписью «Начальник станции». По обе стороны двери в ящиках цвели герань и лобелия.

Выйдя на освещенную солнцем дорогу, у дальнего конца платформы я увидела мистера Харботтла все еще с лопатой: он по-прежнему работал. Нет никаких сомнений, что он снова намеревается — как каждый год, начиная со времен задолго до моего рождения — получить все первые призы на местной июльской сельскохозяйственной выставке. А тем временем Тодхолл попадет, как всегда, в самое начало списка лучших станций графства…

Дорога памяти. Что ж, мне надо было одолеть по ней две долгие, жаркие мили, но я знала все окольные пути и тропинки на мили вокруг и оделась специально для такой прогулки. Я прошла по дороге около четверти мили, пока не достигла ворот, которые выводили на проселок с колеей, оставленной колесами повозки. Проселочная дорога, затененная неподстриженной живой изгородью, вела по краю утопавшего в цветущих травах некошеного луга. Еще пара сотен ярдов, и я добралась до прохода в изгороди, который крест накрест перегораживали ветви орешника.

Преодолеть эту символическую преграду не составляло труда. Я перебралась на ту сторону и осторожно спустилась по крутому откосу на дорогу, давным-давно превратившуюся в тропинку между высокими склонами, покрытыми травой и папоротником. То было очень таинственное место — Цыганская Лощина.