Татьяна Корсакова - Третий ключ

А самому Петру было обидно, что слова его вроде как и не воспринял всерьез никто, точно он не представитель закона, а так – шут гороховый, которого можно послушать и забыть. Ну и хрен с ними! Он от этого дела не откажется, он до сути докопается и всех-всех выведет на чистую воду. Вот у него и вещественное доказательство имеется, в телефончике хранится.

Терпения хватило лишь на то, чтобы не потянуться за мобильником прямо в салоне Свиридовой машины на глазах у Глашки. Впрочем, если бы и потянулся, так она вряд ли что-либо заметила бы, всю дорогу думала о чем-то своем и в его сторону ни разу даже не глянула. Все-таки права Люська: странная она какая-то, хоть и знаменитость...

Никогда раньше Петр не гнался за богатством и атрибутами красивой жизни. Жили они с Маринкой скромно, но ладно, другим не завидовали. Но вот сейчас он впервые пожалел, что телефончик у него самый простенький и разрешение у камеры хреновое, потому как вещественное доказательство в виде наспех сделанного снимка на крошечном экране было толком и не разглядеть. Пришлось искать по всей Антоновке Ваньку, своего старшенького, чтобы тот перекинул снимок из телефона в компьютер. Но, увы, толку от этих манипуляций никакого не вышло. То есть теперь при желании картинку можно было разглядеть, но не дало это Петру ровным счетом ничего, потому что Дама ни на кого не смотрела. Вот на каждом из старых снимков смотрела, а здесь нет! Стоит себе бандура железная с лицом равнодушным, сонным, пялится куда-то поверх людских голов. Как же обидно! Пускай идея была бредовой, но до чего ж все поначалу стройно складывалось. А теперь-то уж все, нужно искать другие зацепки.

Из райцентра позвонили ближе к вечеру. Старинный приятель, сотрудник криминалистического отдела, как только вытащили из графского пруда то, что осталось от Пугача, по старой дружбе за бутылку коньяка обещал держать в курсе – и выполнил. Петр отчет слушал молча, помнил, что приятель с характером, не любит, когда перебивают, но с каждым сказанным словом сохранять невозмутимость становилось все сложнее, потому что дело вырисовывалось крайне интересное. До того интересное, что Петр не поленился на ночь глядя смотаться в райцентр, чтобы своими глазами во всем убедиться.

В тот день ему везло: мало того что приятель подкинул такую информацию, за которую и ящик коньяка не жалко, так еще и обратно не пришлось трястись в последнем рейсовом автобусе. В городе по каким-то хозяйственным надобностям оказался председатель. Так что домой возвращались с ветерком на председательской «Волге». Только в Антоновку Петр не спешил, было у него еще одно дельце, которое не терпело отлагательств. Или, если уж быть до конца честным, дельце могло и потерпеть, но вот сам Петр терпеть отказывался.

Его высадили на развилке дорог, всего в километре от усадьбы. Часы показывали половину одиннадцатого вечера. Маринка непременно станет ругаться за то, что он себя не бережет и все силы отдает этой своей сволочной работе. Вот чтобы не ругалась, Петр и не стал ей звонить. Тут и дел-то на полчаса максимум, проверит кое-какие догадки по свежей памяти, и можно домой. Но один звонок Петр все-таки сделал.

Свирид трубку взял сразу, точно ждал звонка. А может, и ждал, при его-то зверином чутье. Выкладывать все козыри Петр не стал, но кое-что для затравки сообщил. Сказал, что с фотографией Дамы облом вышел, не смотрит она ни на кого, но это ровным счетом ничего не значит, потому что он, Петр, нашел кое-что поинтереснее. Сказал и, не прощаясь, отключил связь. Все, теперь можно заняться делом. Главное, чтобы ему повезло и дверь оказалась не заперта. Вещдок ему до зарезу нужно уже завтра доставить в лабораторию. А чтобы доставить завтра, сегодня придется проявить сноровку.

Ему снова повезло: во-первых, удалось пройти на территорию усадьбы незамеченным, во-вторых, заветная дверь оказалась не заперта, и, в-третьих, вещдок он нашел там, где и рассчитывал. От догадок, подозрений и дичайших предположений голова шла кругом, но с каждой секундой события прошлого хоть и оставались по-прежнему бессмысленными, но принимали все большую упорядоченность. Ему бы только немного времени, чтобы все обдумать, поиграть с кусочками головоломки, вспомнить, как оно было пятнадцать лет назад.

Петр увлекся и не заметил, что за спиной у него кто-то стоит, а когда почувствовал, было уже поздно: на затылок обрушилось что-то тяжелое, и окружающий мир перестал существовать...

В Берне жара несусветная, душно и маятно, но Оленьке, сдается мне, лучше. В клинике условия чудесные, врачи все сплошь профессора и светила, персонал вышколенный, методы передовые. Я с детьми навещаю ее каждый день. Митенька даже начал ее узнавать, тянуть ручки и лепетать что-то умилительное. И Оленька прямо лицом светлеет, когда дети при ней.

Лизонька с Настенькой научились играть в бадминтон, теперь Оленьке забава – наблюдать, как они порхают на лужайке, словно бабочки. Пробовала и сама, да быстро устала. Профессор сказал, что это астения, что нужно развивать мускульную силу. Теперь мы каждый вечер прогуливаемся по парку, когда с детьми, когда вдвоем, а когда с сеньором Антонио.

Признаться, не чаял в скучной и чопорной Швейцарии повстречать такой яркий и необычный персонаж. Сеньор Антонио – известный скульптор, инженер и вообще человек алхимического склада, разговоры ведет удивительные, порой даже еретические, но до чего ж убедительные! Третьего дня демонстрировал мне свою последнюю работу. Признаюсь, впечатление на меня она произвела неизгладимое.

Бронзовый Пегас, вздымающийся на дыбы, как по мановению волшебной палочки. Только нет никакой волшебной палочки, а есть хитрый подъемный механизм в постаменте и заводной ключ к нему. Завтра с разрешения сеньора Антонио покажу Пегаса детям. Настеньке с Лизой должно понравиться.

Думаю, а не пригласить ли мне этого кудесника в гости. Кинетические фигуры в нашем парке выглядели бы презабавно.

Вспоминать о случившемся в клубе было невыносимо стыдно, хотя, сказать по правде, Аглая почти ничего и не помнила. Помнила только отвратный запах дешевого вина, липкие лапы Лысого и его похабную ухмылку, а потом, едва ли не после первого глотка, мир вокруг изменился, перестал быть враждебным. Теперь даже Люська с Лысым казались Аглае милыми ребятами, а собственная неуклюжесть перестала волновать совершенно, тело ощущалось легким, почти невесомым. Но невесомость длилась недолго, еще пара глотков вина приглушила краски, сделала мир медленным, текучим, полусонным. Люди в этом мире двигались и говорили точно роботы, а сама Аглая вдруг совершенно перестала понимать, что ей говорят. Видела чужие лица, чувствовала чужие эмоции, но реагировать не могла, будто смотрела немое кино. Еще один глоток вина отключил последние чувства.