Сергей Пономаренко - Ведьмин пасьянс

Все зависело от того, что она в данный момент делала: занималась хозяйством — движения ловкие, сильные, уверенной в себе женщины; начинала говорить — слышался глухой дребезжащий старческий голос, с одышкой, ахами и вздохами, да и сама она сразу принимала позу смертельно уставшей от всего — от жизни — женщины. Двойственным было ее поведение, двойственность ощущалась и в ее словах.

Когда Николай Николаевич, посчитав, что его миссия а сегодня выполнена, покинул дом вдовы, Иванна вновь принялась расспрашивать хозяйку.

— Прошу прощения, а как вас по имени-отчеству называть? Меня зовут Иванна.

— Ась? Не расслышала я. Чего ты говоришь?

— Меня зовут Иванна. А вас как зовут?

— Ой, лишенько… Вдовой — так люди кличут.

— Это же не имя. Фамилию я знаю — Шабалкина. А имя-отчество как?

— Шабалкина — это не фамилия. Люди придумали… А мое имя Пелагея, только отвыкла я от него. Называй меня как все — вдовой.

— Неудобно как-то… Давно вы… одна живете?

— Да почитай десять лет скоро будет.

— Муж, прошу прошения, от чего скончался?

— Не знаю я… Может, и жив еще. Вышел он как-то за ворота и больше не вернулся. С тех пор одна… Мужа нет, неведомо, что с ним, где он, так что я вдова — не вдова. — Она тяжело вздохнула.

— В милицию заявляли?

— А как же! На третий день, как не появился он. Там сначала посмеялись надо мной, что мужика не удержала, потом обыск в хате устроили, огород перекопали, в выгребной яме, прости Господи, и то поковырялись. В лесу искали, с собаками. Затем успокоились и больше не тревожили.

— А сами вы что про это думаете?

— А кто его знает? Они напоследок сказали: нет тела — нет дела. Мужик-то твой, наверное, загулял. Видно, плохо кормила, вот и сбежал…

— Ну, это они зря… Знаю я статистику — много люду пропадает, в городах даже больше. Не все находятся…

— Вот и он не нашелся и о себе знать не дает.

— Пани Пелагея, давайте я вас так буду называть…

— Какая я пани? Посмотри на мою обстановку. Называй просто — баба Пелагея.

— Николай Николаевич вам уже рассказал, что я журналистка. Приехала собирать материал об оборотнях. Может, что припомните? Наверное, давно здесь живете?

— С самого рождения… В этой самой хате родители мои жили, рано померли. Одна осталась, пока Никодим не засватал и ко мне не перешел жить.

— Неужели не слышали про странные случаи, связанные с волками, оборотнями?

— Это про вовкулаков, что ли?

— Да.

— Ладно, расскажу тебе. Давно это было, через два года после войны — я совсем маленькая была. Появилось в лесу очень много волков — охотники не справлялись, ведь мужиков из армии мало вернулось. Бывало, нападали звери на людей. На сестренку Дениса волк напал, брат бросился к ней на помощь — ему досталось, хорошо, что дед Иван с топором поспел вовремя. Волк и убежал. А сестренку насмерть загрыз. В больнице Денис лежал, выходили. Только малость свихнулся после того. Странные сны ему стали сниться — будто он с волками по лесу бегает. Народ стал волноваться, так как и без того подозревали, что на него не волк, а вовкулака напал. А есть поверье: если человек после нападения вовкулаки останется живым, то сам становится вовкулакой. Родители его съехали отсюда подальше от греха. Вот и все.

— А после того случая разве не было больше нападений волков? Этот край — сплошные леса, наверное, для волков раздолье.

— Уже не припомню, что было, а чего не было. Дениска-то жил по соседству, через одну хату, на четыре года старше меня был, родственником мне приходился. Поэтому случай этот запомнился. А волки после того нападения исчезли, словно их и не было.

— Так это был один волк или несколько?

— То-товарищ с-старший сержант, рота выстроилась. Вас ждет, — отрапортовал, слегка заикаясь, дневальный Степан.

Привстав с койки, сержант Трофимов отработанным жестом завернул ремень дневальному, указав этим, что ремень надо подтянуть. Степан мгновенно отреагировал, затянув его до невозможности, до осиной талии.

— Иду… А ты слетай вниз, дежурного позови. Только мухой — одна нога здесь, вторая там.

Дневальный бросился бегом исполнять приказ.

— Все, земеля. Иди становись в строй. После отбоя закончишь, — велел Трофимов Антону, вставая с койки и поправляя гимнастерку.

Антон не спеша направился к выходу из казармы.

Вскоре выстроившаяся в колонну рота с песней «Не плачь, девчонка…» стала маршировать по плацу вместе с другими такими же поющими «коробками», тревожа морозный воздух солдатскими песнями.

Дежурный по роте прапорщик Самоедов, которого подчиненные, третий взвод, за глаза называли «Людоедовым» за страсть к муштре, то и дело покрикивал: «Четче шаг! Не слышу! Что вы там возитесь, словно навозные мухи! Гавнюки долбаные!» На этот раз прапор удовлетворился лишь тремя кругами, хотя, бывало, счет переваливал и за десяток.

— Не расходиться, сразу становись на поверку! — скомандовал сержант Трофимов, когда солдаты, довольные непродолжительной прогулкой, поспешили в казарму, на ходу растирая уши, прихваченные усилившимся к вечеру морозом.

Солдаты выстроились в шеренгу вдоль длинного помещения, напротив коек в два яруса.

— Рота, сми-и-рно! Товарищ прапорщик, рота построилась на вечернюю поверку! — доложил сержант Трофимов.

— Начинай, — буркнул прапорщик.

— Первый взвод… — Началась перекличка.

Через десять минут сержант Трофимов доложил, что рота построена в полном составе, за исключением: три человека в наряде на кухне, двое в лазарете.

— Вольно! Отбой! — скомандовал прапорщик, и сержант продублировал команду.

Молодые солдаты сразу быстро разделись и забрались на свои койки, как правило, на втором ярусе. Замешкавшегося ожидало наказание — ночная уборка помещений и туалета. Старослужащие не спеша потянулись кто куда.

— Трофимов! Я тут отлучусь на пару часов. Если что — вот на бумажке записан телефон, позвонишь. Будет кто из начальства спрашивать — скажешь, что только вышел на кухню проверить, как там дела. Тебе понятно?

— Не волнуйтесь — все будет в порядке. — Трофимов усмехнулся. Он знал, куда намеревался пойти прапор — к связистке Любаше из штаба полка, жившей неподалеку от части.

— В порядке… — пробурчал прапорщик. — Не дурак, знаю, что у вас сегодня праздник — сто дней до приказа! Шалить будете?

— Только в пределах устава.

— Знаю я вас… Но чтобы без мордобоя, иначе я сам вами займусь!

— Мы что — нелюди какие?

— Смотрите у меня… — И прапорщик ушел.

Через десять минут после его ухода началась потеха. «Салаги» — те, кто прослужил меньше полугода, должны были проползти под целым рядом коек, на выходе развеселившиеся «деды» «прописывали» от души каждому большой деревянной ложкой по заду столько раз, сколько в голову взбредет. Затем «салаги» должны были забраться на свою тумбочку, сто раз прокукарекать — столько дней оставалось «старикам» до приказа о демобилизации — и дожидаться на ней дальнейших указаний.