Нора Робертс - Глубоко под кожей

— Отлично. — Он рассердился не меньше се, недоумевая, с чего это она так взвилась. Он знал, что на какое-то мгновение ощутил по отношению к ней какое-то мягкое и легкое чувство. Но оно ушло, как будто его и не было. На его место пришли гнев и желание, такое же сильное, как и гнев, и требовавшее физической разрядки. — Я хотел бы получить еще и премию.

И он схватил ее. Она знала, что нежным он не будет. Его рука вцепилась ей в волосы, а губы впились в ее рот. Она знала, что он будет вести себя бестактно. Но она не собиралась вступать с ним в связь и не собиралась признаваться себе в том, что ответит ему.

Ни один мужчина не мог ее удержать, если она сама того не хотела. Ни один мужчина не получал от нее того, чего она не хотела давать. Тем не менее он обнимал ее, а она не находила в себе сил оттолкнуть его. Кожа его лица на ощупь была грубой, а пальцы впились в ее кожу — так крепко он прижимал ее к себе. Ее реакция должна была быть простой, почти автоматической, но она не пыталась вырваться из его рук. Колени Шантел дрожали, но она не чувствовала этого. Все поглотило ощущение его губ на ее губах и потрясение от того, каким он был на вкус. Восхитительным. Ее губы раздвинулись и впустили его язык.

Квин редко думал о последствиях своих действий и еще реже подвергал сомнению веления своего инстинкта. Почувствовав желание дотронуться до нее и поцеловать, он так и сделал. И ему тут же пришлось заплатить за это. Он совсем не ожидал, что она такая нежная, гладкая, теплая. Он держал в своих руках не ходячий образ, а страстную женщину с горячей кровью. Познав на вкус и на ощупь ее губы, он понял, что хочет большего. Это была ловушка, и он в нее попался.

Квин отодвинул от себя Шантел, желая посмотреть на ее лицо, после того как она попробовала его на вкус. Ее глаза медленно открылись — такие темные, такие синие, что на мгновение он готов был пойти ради нее на все, хотя она не подозревала об этом. Он почувствовал, как желание переросло в боль, боль в неуверенность, и отстранился.

— Сегодняшний день прошел очень интересно, мой ангел. — И Квин понял, что не сможет забыть этот день. — Почему бы вам не попросить Мэта найти вам кого-нибудь другого?

Давно уже никто ее так не отталкивал. И ей стало очень больно, больнее, чем в прошлый раз. Но долгие годы тренировки и гордость помогли ей выпрямиться и ледяным голосом произнести:

— Если вы закончили изображать из себя покорителя женщин, то можете идти. — Она снова превратилась в ходячий образ, еще до того, как успокоился ее пульс. — Если я услышу, что кому-нибудь нужен охранник для пуделя, я дам ему вашу визитную карточку.

Но тут зазвонил телефон, и Шантел повернулась к аппарату. Она сняла трубку и, бросив взгляд через плечо, увидела, что Квин открыл дверь. Вздернув подбородок, она поднесла трубку к своему уху.

— Слушаю.

Голос был слишком знакомым и еще более пугающим.

— Я ждал весь день, чтобы поговорить с вами. Вы такая красивая, такая возбуждающая. Весь день я представлял себе, как мы…

— Когда вы прекратите донимать меня? — закричала Шантел, потеряв над собой контроль. — Оставьте меня в покое!

Она собиралась уже бросить трубку, но Квин вырвал трубку из ее рук.

— Не сердитесь, — слух Квина резануло отчаяние в голосе мужчины, и он напрягся. — Я люблю вас. Я могу сделать вас счастливой, такой счастливой, какой вы никогда не были.

— Мисс О’Харли будет гораздо счастливее, если вы от нее отстанете, — спокойно произнес Квин. — Перестаньте беспокоить ее.

Наступило долгое молчание, и Квин услышал, что человек на другом конце стал дышать тяжелее.

— Вы ей не нужны. Ей нужен я. Ей нужен я… — Голос все повторял и повторял это, пока связь не прервалась.

Квин спокойно положил трубку. Шантел стояла к нему спиной, но через мгновение повернулась.

Он понял, что она приложила все усилия, чтобы за те минуты, что он разговаривал по телефону, взять себя в руки. Но ее кожа была такой же белой, как и вся комната.

— А я подумала, что вы уже ушли.

— Я ушел. — Он из принципа никогда не извинялся за свои поступки, но не из-за убежденности в том, что никогда не ошибается, а потому что думал, что извинения — это признак слабости. На этот раз он решил подойти как можно ближе, но не переходить черту. — Послушайте, чтобы избавиться от этого типа, нам вовсе не надо любить друг друга. Я терпеть не могу бросать дело незаконченным. Так что давайте просто забудем о том, что было.

Шантел не переносила компромиссы, как и Квин терпеть не мог приносить извинения. Но еще меньше ей нравилась мысль уйти отсюда в одиночестве. Чтобы удовлетворить свою потребность в защите и свою гордость, она вежливо улыбнулась:

— А разве между нами что-то было?

Он оценил ее находчивость и коротко кивнул.

— Разумеется, ничего. Пойдемте-ка лучше домой.

Шантел уже давно поняла, что право на личную жизнь и слава несовместимы. И чтобы добиться второго, надо пожертвовать первым. Если она ужинала с другом в каком-нибудь тихом месте, на следующее утро об этом писалось в газетах. Если она танцевала с какой-нибудь знаменитостью, фотографии и публикации об этом появлялись еще до того, как замолкал оркестр. Если верить прессе, ее жизнь была полна мужчин, диких, испепеляющих романов и утомительных приключений. Она относилась к этому спокойно. Она была также достаточно умна, чтобы понимать, что если она будет грубой с папарацци и начнет воевать с ними, то ее репутация и фотографии станут совсем не лестными. Поэтому она всегда старалась им угодить (до определенных пределов, конечно) и производить на публику впечатление гламурной и невозмутимой женщины.

Но прослушивающее устройство на ее телефоне и охранники у ворот были совсем другим делом. Они никак не вписывались в сладкую шелково-алмазную тайну, которой она себя окружила. Если бы у нее был выбор… Всякий раз, когда эта мысль приходила ей в голову, Шантел стискивала зубы и напоминала себе, что выбора у нее нет.

Она должна быть благодарна Квину. Конечно, признать этот факт было очень трудно, но она понимала, что должна сделать это. После звонка в ее гримерную все прекратилось, не стало ни писем, ни цветов, ни шепчущего голоса в трубке. Она убеждала себя, что должна испытывать облегчение. Но вместо этого она все время ждала, не случится ли еще чего-нибудь.

В течение недели она была слишком занята, чтобы думать об этом. На несколько часов она с головой погружалась в роль Хейли и ее проблемы. Пока шли съемки, трудно было думать о собственных делах. Работа всегда спасала ее в трудные периоды жизни. И она надеялась, что спасет и на этот раз.

Но вот наступила суббота. Съемки шли нормально, и непредвиденных вызовов не ожидалось. Обычно в субботу утром она любила несколько часов поваляться в постели, наслаждаясь покоем и комфортом, которые, судя по газетам, были частью ее каждодневной жизни.