Анита Шрив - Роковая связь

После этого Джеймс стал врать еще чаще. Да, он прочитал книгу к уроку английского языка. Мне было известно, что он ее не читал. Да, он сделал уроки. «Когда он успел?» — спрашивала я себя. Я уже не могла потребовать, чтобы он делал уроки на кухне, поскольку сын настаивал на том, что будет заниматься у себя в комнате. Прежде чем войти к нему, я должна была стучать. Я стучала и тут же входила, успевая заметить окошко с набранными словами на экране его компьютера. Джеймс болтал по ICQ с друзьями. Он оборачивался ко мне и врал, что занят каким-то исследованием или уточняет домашнее задание. На его столе не было ни единой книги.

Иногда я пробовала обратить все в шутку. В другой раз я напускала на себя строгость. «Я стану ему товарищем, — думала я. — Нет, я буду законодателем в своем доме. Я введу новые правила. Я научусь находить с ним общий язык. Я буду принимать все решения».

Я беседовала с мужем и делилась с ним своими тревогами. Джеймс лжет. И еще он пьет. «Это необходимая стадия в его развитии», — успокаивал меня супруг. Все сыновья отрываются от матерей. Я замучила Джеймса гиперопекой. Я его запилила. «Сбрось с себя его обязанности, — советовал муж, — и он сам будет вынужден взвалить их на свои плечи».

Мне эта идея показалась весьма разумной.

«Наш сын — хороший парень, — добавил муж. — Нам хоть когда-нибудь звонили учителя? А директор? Обвиняли ли его в чем-нибудь другие родители?..»

Мы решили, что весной отправим Джеймса в Академию Истон, расположенную на северо-востоке Коннектикута. Мы уже давно хотели в старших классах перевести его в другую школу, поскольку нам не нравилось, как обучают старшеклассников в нашей собственной школе. Но когда Мы сообщили об этом Джеймсу, он взбунтовался. Он заявил, что никуда не поедет. Как могут родители куда-то отсылать своего ребенка?

Я готова была уступить, потому что не хотела, чтобы он уезжал, потому что любила его и желала, чтобы он был рядом со мной. А еще я боялась, что вдали от меня он вообще перестанет учиться. Я даже не буду знать, чем он занимается субботними и воскресными вечерами. «С другой стороны, — размышляла я, — возможно, ему пойдет на пользу строгая дисциплина Истона? Разве я могу хоть на что-то повлиять? Он меня давно не слушает. Быть может, все выиграют от того, что он уедет и начнет самостоятельную жизнь. Быть может, это поможет ему найти себя».

Джеймс уехал в Истон с большой неохотой и тут же начал доказывать нам, что мы приняли неверное решение. Его оценки ухудшились. В отчетах, которые мы получали, указывалось, что он неорганизован, что он умен, но совершенно не хочет заниматься, что он постоянно выдумывает какие-то причины, якобы помешавшие ему выполнить задание. Мы встречались с его учителями и с его руководителем. Наш сын накапливал выговоры и взыскания за пропущенные уроки, за нарушение формы одежды, за курение. А я была уверена, что Джеймс не прикасается к сигаретам. Когда я задала ему вопрос, он ответил, что только один раз попробовал. Мне хотелось ему верить.

Джеймс заявил, что ему не нравится школа и он терпеть не может своих учителей. Его руководитель никуда не годился. Учителя истории он вообще ненавидел.

Только его тренер по баскетболу присылал отличные отчеты.

За девятый класс Джеймс вырос на шесть дюймов. [11] Около пятнадцати сантиметров. И еще на два дюйма в десятом классе. В баскетболе он был бесподобен. Тренер говорил, что такие таланты ему попадаются крайне редко. Он был одним из лучших баскетболистов со времен основания Истона. Джеймс всегда играл в баскетбол в городской лиге, но мы и не подозревали, что он так одарен. «Вот оно, — подумала я. — Это именно то, что поможет нашему сыну исправиться. Это его спасет».

Когда Джеймс приезжал домой, на выходные или на каникулы, он казался мне совсем другим человеком. Он был таким милым, таким хорошим. Выглядел более зрелым, более уравновешенным, беседовал с нами, делился своими идеями и планами. Мы болтали о баскетболе, прикидывали, на какие игры нам с мужем удастся приехать. И я чувствовала себя совершенно счастливой. «Все-таки мы поступили правильно, — думала я. — Хорошо, что мы отправили Джеймса в частную школу. Он взрослеет и становится более ответственным. Баскетбол его изменил. Он наконец-то поверил в себя».

Но потом Джеймс поднимался наверх и запирался в своей комнате. Он спускался вниз, чтобы пообедать, а потом отправлялся гулять с друзьями. Вранье возобновилось, но теперь уже мой сын стал настоящим профи. Теперь он овладел логикой, и я уже была не в состоянии понять, лжет он или говорит правду. Мне никак не удавалось это проверить. Я звонила родителям его друзей, каждый раз придумывая новые предлоги. А он спрашивал меня: «Зачем ты всем звонишь?» Он приходил домой все позже, а я спрашивала себя: «Что можно делать в этом городе после полуночи?»

Я беспрестанно волновалась. Мне казалось, сын по капле выкачивает из меня жизнь. Тут чуть-чуть и там чуть-чуть.

Однажды ночью, во время рождественских каникул, Джеймс вернулся домой пьяный. Я в махровом халате сидела на кухне, дожидаясь его прихода. Когда он вошел, я заявила ему, что он пьян. От него пахло алкоголем, и он нечетко выговаривал слова. Джеймс разозлился и начал протестовать. Я разбудила мужа, попросив его спуститься и взглянуть на Джеймса. Мэттью отправил сына в постель, сказав, что мы обо всем поговорим утром.

Утром Джеймс страдал от мучительного похмелья. Когда мы объявили, что запрещаем ему выходить из дома, он обвинил нас в том, что мы испортили ему жизнь. Он глубоко несчастен в Истоне. Он его ненавидит.

Теперь я отлично понимаю, что это обвинение было блестящим тактическим ходом.

В январе прошлого учебного года в Истон из Университета Гонзага прибыл селекционер. Он хотел взглянуть на Джеймса. Его команда в том году выигрывала все матчи подряд. Мой сын зарабатывал по двадцать-тридцать очков. Нам говорили, что он феноменален.

И мы передумали забирать Джеймса из Истона. Теперь, когда ему предлагали стипендию в Университете Гонзага, плохие оценки волновали нас значительно меньше.

Но его табель по-прежнему оставлял желать лучшего. Джеймс демонстрировал блестящие способности и полное отсутствие прилежания или желания учиться. Я вдруг подумала: «А что, если у него нарушение психики, выражающееся в патологической дезорганизованности? Может, мне уже давно следовало отвести его на прием к психиатру?»

«Я должна была сделать для него больше, — казнила я себя. — Я должна была ему помочь».

Когда Джеймс перешел в выпускной класс, он дал согласие играть за Университет Гонзага. Они сделали ему предложение, которое было невозможно отвергнуть. Это событие мы отпраздновали в кругу семьи. Мы с мужем выпили шампанского. Муж предложил бокал и сыну.