Макс Монэй - Тело Кристины

Без комментариев. Мой последний шанс спасти мою матушку разносит сейчас пиццу на другом конце города. А меня сейчас конкретно порадовала бы утечка газа, пожар пятой категории сложности или залетный метеорит. Этот уж наверняка. И лучше все это в непосредственной близости от нашего дома. Вот такое устойчивое желание сдохнуть. И лучше немедленно. Это последние строки, которые я пишу. Прощения просим, но вы никогда не узнаете, каким способом я покончил с собой. Кусайте локти, господа! И лучше немедленно. В любом случае, мой дневник вы никогда не прочтете. Вам не удастся сделать это, потому что она сожжет его вместе со всем моим посмертным барахлом и мной самим в придачу. А зачем я тогда пишу эти последние строки и эти слова? Именно здесь и именно эти слова: «эти слова, именно здесь и именно эти»? Дурная привычка: продолжать лишь бы продолжить, лишь бы всем ветрам назло.

Проблема в том, что всегда найдется какой-нибудь придурок, который помешает вам покончить с собой.

Из этого следует, что подлинный садизм заключается в том, чтобы запереть все колюще-режущие предметы в доме на два оборота. И стакан. И таблетки. Настоящий садист оставит вам только плюшевого медведя и зубную пасту. А девчонка неплохо меня изучила за годы совместной жизни. Она точно знала, какое неизгладимое впечатление произведет на меня ее любовная записка. Она знала, что падение моей матушки с лестницы убьет меня быстрее, чем она. И наверняка. Стоп! Погодите-погодите. А вот теперь еще раз с этого места и поподробнее, пожалуйста. Это ловушка. Она хочет, чтобы я попался на этот крючок. Какой ловкий трюк, отличное изобретение, чтобы не пачкать себе ручки. Сиди себе и дергай за удочку. Я сам убираю себя с дороги, и она больше не убийца. Мудрый ход во избежание ответственности. И совесть не беспокоит. Очередной обман. А в это время моя матушка… А моя матушка в это время чувствует себя великолепно и, скорее всего, в этот самый момент сидит себе на собрании «девочек-колокольчиков» и штукатурит себе мордочку косметическим средством от морщин последнего поколения. А ее шейка бедра вместе со всеми остальными аксессуарами плотно усажена на подушечку в желто-белую клеточку от дешевого летнего стульчика. Она заливается смехом, и все ее косточки сотрясаются в такт ее счастливому кудахтанью. Ее белоснежная мордочка, которая способна лишиться чувств при виде очередных достижений прикладной эстетики, знать не знает и слыхом не слыхивает, что один близкий ей человек только что готов был отдать за нее жизнь. Милая мамочка, твоя наивность меня обезоруживает. Мамулечка, ты стоишь того, что я собирался совершить во имя твоего спасения. Мы, существа мужского пола, слишком ничтожны. Чуть что — и мы выходим из игры, сдаем оружие перед худшим представителем противоположного пола, который оказывается воплощением зла, и спасаемся бегством. Мы покидаем вас, строительниц наших жизней, архитекторш человеческого рода, под тем предлогом, что мы не можем больше ни ходить, ни открывать окна, ни убивать на месте лгунью, которая пачкает тушью для ресниц воротнички ваших блузок. Мы не стоим ни девяти месяцев тошноты и интоксикации, ни тотального воздержания от всех угрожающих младенцу вещей, ни многочасовых страданий, которым вы подвергаетесь, чтобы вытолкнуть из своего изможденного тела то, что вы рассматриваете как самое великое творение вашей жизни. Мы не стоим также тех лет, которые называются «ложечку за маму, ложечку за папу», ни всех колыбельных, промурлыканных посреди бессонных ночей, ни всего этого безумного времени, посвященного маленькому комочку собственной плоти, который все забудет. И именно поэтому я торжественно клянусь, что однажды мы увидимся с тобой снова, моя создательница, и тогда, хотя все это возвеличивание рискует только запудрить твои неискушенные мозги, я уверен, суть моего сообщения до тебя дойдет и ты узнаешь, что ты — моя мать и, значит, самая великая женщина на свете.

Какое неподдельное наслаждение утешаться знанием, что в этот момент моя жена думает, что я пытаюсь задушить себя подушкой, а на самом деле я чувствую себя живее всех живых! Пусть она хоть немного навострит свой нос, сучка! Я ей все пальцы на ногах откушу, я ее перегрызу снизу, потому что до горла мне не достать, я из нее всю кровь выпушу через щиколотки, если понадобится, я отрублю ей ноги, как преступникам отрубают головы, чтобы она рухнула вниз, тогда мы наконец окажемся на равных. А когда у нее начнется агония, думаю, что я смогу ее изнасиловать напоследок. Ведь в случае со мной изнасилование уже вряд ли можно назвать криминалом. Это, скорее, так, мелочь, самое малое, что я могу для нее сделать. Пустяк, о котором и говорить не стоит.

В хороших руках (я имею в виду руки парня, хорошо выведенного из себя) и чайная ложка может стать настоящим оружием. А я разве вышел из себя? Разве я нервничаю? Да. И гораздо больше, чем вы на своих кожаных диванах со своими праздными задницами, хрустя всякой дрянью и читая про меня. Минутку внимания, господа. Проявляйте уважение. Вы не в кино. Вы присутствуете в реальной жизни. Не забывайтесь. Забвение свойственно человеческой природе, я вас прощаю. Тем более что я рассказываю о таких вещах, в которые легче не поверить. Моя история из тех, в которых все сомнительно. Вот где находится сейчас ваш любимый человек? Здесь же? Отлично. А о чем он думает? Если он, например, на кухне, вы уверены, что лезвие ножа, которое он вытирает ладонью, не бросает на белую гладь холодильника ваше отражение, такое же мертвенно-бледное, распростертое в гостиной в лужице красного цвета? А если он сейчас наполняет ванну, как вы узнаете, не погрузит ли он вас туда с головой под мыльную пену? В следующий раз, когда любовь всей вашей жизни будет вскрывать квитанции на оплату ножом для резки бумаги, я советую вам как следует присмотреться к его глазам. И если вам вдруг покажется, что вы заметили в них какой-то новый блеск, искру чего-то тайного, бегите. Если он вдруг улыбнулся незнакомой улыбкой, собирая стекло от разбитого стакана, бегите, Бегите еще быстрее, если вы увидите, как он что-то цедит сквозь зубы сам с собой на вашем балконе на высоте седьмого этажа. Поднажмите, у вас еще есть время спасти свою шкуру. Великую любовь можно пережить. Нельзя пережить падение на асфальт с высоты двадцати метров. Это я вам как профессионал говорю.

Если подумать хорошенько, я не вижу ни одного предмета в квартире, который в моих руках не превратился бы в смертельное оружие. Она лучше выбросила бы лопатки для обуви. Целлофановые пакеты. Кнопки и скрепки. Было бы предусмотрительнее. Она бы лучше убралась отсюда подобру-поздорову, потому что, если она в ближайшее время не опустошит квартиру целиком и полностью, ее дни просто-напросто сочтены. Отныне и навсегда ее жизнь в моих руках. Она моя. Ее смерть принадлежит мне. Неожиданный поворот событий, красавица моя, именно так это называется. Я знаю, ты очень удивишься, но, видишь ли, это и есть то, чего ты так долго искала на свою голову. За что боролась, на то и напоролась. Ты думала, что пишешь роман, что держишь все нити в кулаке, что ты здесь главная. Ты хотела заставить нас станцевать маленькое танго — жестокое и сладострастное. Но теперь ты видишь, что единственный человек, который пишет здесь, — это я. Это мое перо танцует на кончике моих пальцев, танцует польку, и гораздо более кровожадную, чем ты предполагала. И это ему решать, каким будет твой конец. Твой танец — в моих руках.