Фрида Митчелл - Отпущение грехов

Обычные, ничем не примечательные вещи, которые лежат в тумбочке каждой женщины. Впрочем, украшений маловато. Лавкрафт по собственному опыту знал, что большинство американок питает смешную, но простительную страсть к побрякушкам — как к драгоценностям, так и к бижутерии.

Эндрю снял ящик с кровати и уже собирался вставить его в гнездо, как вдруг заметил, что под коробкой с носовыми платками что-то лежит.

Он слегка нахмурился, снова поставил ящик на кровать, осторожно вынул коробочку и отставил ее в сторону. Присмотревшись, Лавкрафт увидел четыре карманных календарика, скрепленных зеленой аптечной резинкой. Именно в таких календариках его приемная мать отмечала все важные даты — от визитов к зубному врачу до посещений местного клуба бриджа. В том, что Гейл хранит старые календари, нет ничего особенного. Многие делают это по самым разным причинам. Например, в подвале его матери стоял целый пластмассовый ящик, битком набитый календариками за период, который намного превышал рекомендуемый финансовыми органами срок хранения платежных документов.

Черт побери, а то, что эти четыре календаря охватывают тридцать пять месяцев пребывания в подполье ее брата, всего лишь дурацкое совпадение или?..

Эндрю поднял календарики и снял с них резинку. Естественно, первый из них относился к тому году, когда Нортон ударился в бега. Он исчез в октябре. Тридцать один день. Никаких отметок. Лавкрафт быстро осмотрел даты ноября и готов был перейти к декабрю, как вдруг увидел рядом с двадцать первым числом еле заметную красную галочку. Тщательно изучив ее, он пришел к выводу, что это не типографский брак, а самая настоящая микроскопическая отметка, сделанная красными чернилами.

Первый контакт Кристофера Нортона с его малышкой-сестрой состоялся двадцать первого ноября. Эндрю знал об этом из донесения агента. Тогда неопытный беглец оставил след в линиях связи.

Совпадения не было. Он готов был поставить на кон свой значок сотрудника ФБР.

Эндрю получил первое реальное свидетельство того, что Нортон поддерживал связь с сестрой. А три оставшихся календаря, которые он продолжал сжимать в руке, подтверждают, что ублюдок находился в контакте с Гейл все это время.

Лавкрафт посмотрел на часы. Гейл пробыла в клинике лишь час. Он может заниматься поисками как минимум еще час. Эндрю сел на кровать и начал просматривать календарики, мысленно составляя донесение Филдингу.

Контакты осуществлялись каждые шесть — десять недель. Второй день после двенадцати недель был отмечен смеющейся рожицей. Форма отметок менялась: встречались и маленькие прямоугольники, и еле заметные галочки. Иногда под названием месяца были написаны буквы латинского алфавита.

Прежде чем поднести к глазам последний календарик, Лавкрафт посмотрел на часы и понял, что прошло уже полчаса. Первая отметка — маленький прямоугольник — стояла напротив последнего дня февраля. От следующей отметки ее отделяло семь недель. Третья появилась через десять недель, в июне; под названием месяца красовалась буква «С».

Как и следовало ожидать, в июле было чисто. Эндрю перешел к августу и чертыхнулся. Судя по красной галочке, брат вступал в контакт с Гейл двенадцать дней назад. Под названием месяца красовались аккуратные буквы «F» и «Н».

Лавкрафт начал считать в уме. Именно в этот день он познакомился с Гейл и вмонтировал жучок в ее телефонный аппарат.

Невозможно… Если бы Нортон попытался дозвониться Гейл, он, Эндрю, знал бы об этом. Жучок начал работать в десять утра, но в квартире было тихо. Видимо, галочкой отмечался какой-то другой вид контакта.

Он вернулся к предыдущему календарю. Точки и прямоугольники, с интервалами от шести до двенадцати недель. Но ничто не указывало на смысл этих значков.

Лавкрафт стал рассматривать самый старый календарь, на котором стояла галочка.

Галочка, совпавшая с днем, когда преступник оставил след.

Он перешел к следующим двум календарям. В донесениях говорилось о следе и о чем-то еще… Почта! О Боже, он совсем забыл про почту. Несколько недель агенты торчали в почтовом отделении и проверяли все, что было адресовано Гейл Нортон. Когда временно вышедший из строя мозг заработал нормально, Лавкрафт вспомнил, что в отчете упоминалась какая-то пустая открытка.

Дату Эндрю забыл, но это было легко проверить.

Внезапно на него сошло озарение и ему стало ясно значение формы значков. Галочкой отмечались телефонные звонки, прямоугольником — контакты по почте.

Если это верно, то двенадцать дней назад Кристофер Нортон звонил сестре по телефону. Это означало, что следующий контакт состоится недель через шесть — двенадцать. Эндрю мог пропустить звонок только в том случае, если разговор состоялся не в квартире Гейл. Но сотового телефона у нее нет. Куда она ходила в тот день? Только в клинику.

С этим нужно что-то делать. Он не имеет права пропустить второй звонок.

Необходимо было переписать даты из календарей Гейл, но Эндрю не мог позволить, чтобы его застукали за этим занятием. Удостоверившись, что календари лежат в том же порядке, что и прежде, Лавкрафт стянул их резинкой, положил под коробку с бумажными носовыми платками, а затем осторожно поднял ящик, собираясь вставить его в гнездо тумбочки.

Он так и не понял, что прозвучало раньше: то ли скрежет ключей в замке, то ли грохот, с которым ящик стукнулся о тумбочку. Удар был таким сильным, что кружка с чаем опрокинулась. Важно было одно — содержимое ящика высыпалось на дощатый пол за долю секунды до того, как в спальню вошла Гейл.

— Что вы делаете?

Холодный тон Гейл нисколько не удивил Эндрю. Так же, как не удивил его ледяной взгляд, который она бросила на него с другого конца спальни. Если в личную жизнь человека то и дело вторгаются агенты ФБР, он волей-неволей теряет доверие к окружающим. Это и ежу понятно.

Если бы неусыпную слежку с использованием подслушивающих аппаратов установили за ним самим, он тоже стал бы параноиком, так что осуждать Гейл не приходится. Странно, что она оставила его в квартире одного, а сама ушла в клинику. Это не в стиле Гейл. Впрочем, она прежде всего врач, а потому заботится о благе пациентов больше, чем о собственных удобствах. А он, ублюдок, злоупотребил ее доверием и все испортил.

Да, Эндрю делал свое дело, но это соображение не мешало ему чувствовать угрызения совести. Впервые за годы работы в ФБР он усомнился в том, что любит свою профессию.

Эндрю попытался улыбнуться, хотя ему было не до смеха.

— Маленький несчастный случай, — сказал он, подняв коробку с бумажными носовыми платками. Потом вынул несколько салфеток и начал вытирать ими крышку тумбочки, стараясь, чтобы чай не пролился на пол и не запачкал стеганое одеяло персикового цвета.