Сюзан Айзекс - После всех этих лет

— Ма, ты в порядке?

— Обними меня, и тогда я буду в порядке!

Он обнял, и я была счастлива. Ну, почти.

Винни сказал, что мы поговорим позже. Мы трое закрыли за собой дверь.

— Я думал, ты будешь голодна и захочешь чего-нибудь вкусненького, — сказал Бен.

— Помнишь, как она звала нас обедать? — спросил его Алекс, — и говорила: «Вот вкусная здоровая еда. Жареная баранина».

— А какой аромат! — подхватил Бен. — С нежными бобами!

— Вы, ребята, просто не понимаете, что такое хорошо, — вставила я.

— Я сделал для тебя пирог, — сказал Бен.

— А я натер пармезанский сыр, — добавил Алекс. — Если хочешь, мы можем приготовить что-нибудь еще. Ох, ма! Ты даже не хочешь войти.

Голос его угас.

— С кухней все в порядке, мам? — спросил Бен. Я взяла их за руки:

— Пойдемте.

Хорошо, что я сказала это, потому что, когда мы вошли, у стола стоял и ждал меня Том Дрисколл.

Масло для ванны «Полуночный жасмин» образовало пятно, блестевшее малиновым и желтым. Я лежала в мягкой теплой воде, следя глазами за чайками, кружившимися над Лонг-Айлендом.

Как случилось, что никто из нас никогда не замечал, что творилось у нее в душе?! Видимо, мы думали: «О, если внешность так прекрасна, то такова же душа?» После стольких лет, убедившись в жадности, нечистоплотности, бездуховности общества, как могли мы оказаться настолько глухи и слепы, что считали голубую кровь достаточным свидетельством нравственной чистоты? Неужели нам правые так заморочили мозги, что мы поверили, что женщина, посвятившая себя выращиванию базилика и занятиям с соседскими детьми, имеет душу чище, а сердце благороднее, чем женщина, отвергнутая обществом?

Торжественные звуки электрогитары проникли в ванную комнату. Я подняла голову и услышала пение Алекса, его приятный голос, бравший то высокие, то низкие ноты. Он готовился к записи — у Тома был друг в отделе звукозаписи радиостанции Коламбиа.

Даже, если оставить в стороне убийство, как она могла пять дней в неделю гулять со мной, заниматься готовкой по пятницам и крутить с моим мужем по вечерам? Если она могла так легко растоптать мою дружбу, то что было ценно для нее?

Я подумала о женатом человеке там, внизу. Когда я оставила их на солнечной веранде, Том консультировался у Бена относительно своего больного колена. Бен после осмотра и знакомства с историей болезни подтвердил диагноз врача Тома — остеоартрит.

Большое дело! Небольшие изменения. Я хотела этого мужчину. И почему бы мне не иметь его? Ходжо во всяком случае не была мне другом. Была ли я ей чем-нибудь обязана? Нет.

Был ли Бог более легкомысленно настроен, когда запрещал прелюбодеяние, чем когда запрещал убийства?

Я обернула голову полотенцем и вышла из ванны. Вокруг было слишком много зеркал; мне не хотелось лишний раз любоваться своей неповторимой стрижкой.

Может, она была больна. Но подумал ли кто-нибудь когда-нибудь про себя — хоть на мгновение — что с этой женщиной не все в порядке? Наоборот, думали они, она настолько совершенна, что и они желали бы стать такими же. Если так, где же дьявол отыскал изъян? Или дьявол был здесь ни при чем? Может, отец Гитлера жестоко с ним обращался? Или мать Пол Пота была не совсем нормальной? Может, этим можно объяснить их сущность? Может, никого в этой жизни нельзя ни за что осуждать?

Но я в это не верила.

— Рози, Рози, — сказал Денни Риз, — ты опять во всех заголовках! И кем же оказалась эта потаскушка?

Несмотря на явно взволнованный голос, чувствовалось, что он еще не совсем отошел от сна. Ну и что ж! Ведь еще не было и девяти часов!

— Я должна была позвонить, чтобы поблагодарить тебя.

— Это было забавно. Не так ли?

Я задумалась над вопросом. Забавно?

— Позволь мне зайти к тебе в связи с этим.

Я втирала лосьон в свои ноги, отсутствие ухода за собой в течение семи дней давало о себе знать и было не так-то просто опять погрузиться в дорогие простыни и просто отдыхать.

— Подумай об этом еще немного, — сказал он очень уверенно. — И еще, подумай о тебе и обо мне.

— Вот это было забавно, — позволила себе согласиться я. — А кроме того, ты тот самый большой и верный друг. Я никогда не забуду того, что ты сделал, Денни.

— Ну, не так уж и много.

— Я хочу заплатить тебе за лицензию и кредитную карточку.

— Ты что, смеешься?

— Они мне очень помогли.

— Святая простота! Ты действительно использовала их?

Мое молчание послужило ему ответом.

— Ну, тебе очень повезло, Рози.

— Но, господи, ты же сказал мне, что они «чисты»?

— Это зависит от того, что понимать под «чисты»? Они не «горели».

— О, Денни!

— Ну, скажем, «горели», но не очень.

Сейчас, когда я была далеко оттуда, я могла улыбаться при мысли о его квартире, даже о его ванной комнате. Моя улыбка становилась все шире и шире по мере того как я представляла себе Денни: его зеленые глаза, его восхитительный зад.

— У меня к тебе предложение.

Его голос стал бархатным.

— Слушаю.

— Нет, это гораздо лучше того, о чем ты думаешь. Это предложение, скрепленное обязательствами.

— Я ненавижу обязательства.

— Если ты вернешься в Нью-Йоркский университет и закончишь его…

— Дай мне передохнуть, Рози.

— Я куплю тебе все, что ты захочешь к окончанию.

— Все? Новую музыкальную систему?

— Свободно. Или любую машину, о которой ты мог бы мечтать. Любое путешествие, которое ты мог бы пожелать. Или я куплю тебе собственную квартиру.

Денни лишился дара речи, но всего на одну секунду.

— Я действительно должен закончить?

— Получить степень бакалавра, а потом я посмотрю твой диплом, и заодно выясню в ректорате Нью-Йоркского университета, настоящий ли он.

— Ты все такая же училка, — сказал мне Денни.

— Знаю, — ответила я радостно.

К счастью, моя нервная система оставалась такой же, какой она была раньше. Никто не восклицал: «Удивительно!». К счастью, я проспала десять часов подряд, затем надела шелковые слаксы, голубую шелковую блузку и наложила ровно столько косметики, чтобы это выглядело так, будто я вовсе и не нуждаюсь в косметике — потому что мои сыновья устроили прием в мою честь.

Касс была в восхитительном брючном костюме и с бриллиантовыми серьгами. Она сказала, что любит меня — и что я могу отдохнуть недельку. Теодор сжал меня в своих объятиях и сказал, что собирается посвятить Розе Мейерс и ее борьбе за освобождение целую колонку в его ежемесячном разделе «Справедливость торжествует». Я напомнила ему о том, что не вела освободительной борьбы духа и, как ему хорошо известно, симпатизировала либеральным демократам. Он только рассмеялся.

«Подозрительная» приехала на прием, но, по крайней мере, воздержалась от поцелуев, что я восприняла как обнадеживающий знак. Маделейн, в костюме под лорда Байрона, поцеловала меня, что было очень приятно, особенно если учесть, что она принесла коробку горького шоколада и не читала стихов.