Юлия Шилова - Меня зовут Провокация, или Я выбираю мужчин под цвет платья

– А на хрена я буду прикрываться?! Можно подумать, ты там чего-то не видела?! Когда я на тебя смотрю, у меня между ног вырастает целое высотное здание.

Я сделала вид, будто не расслышала фразу, и поправила растрёпанные волосы.

– Послушай, сходи в дом, принеси что-нибудь поесть и выпить. Посидим на берегу, перекусим.

Я встала и побрела в дом. Собрав остатки еды, прихватила бутылку водки и, взяв одну рюмку, потянулась всё же за второй. На душе было отвратно. Признаюсь, меня ещё никогда в жизни не насиловали, и я подумать не могла, что испытаю в такой ситуации безумный оргазм. В эту минуту я в полном смысле слова ненавидела себя, возможно впервые в жизни, ведь до этого я всегда себя любила.

Поставив рядом с Богданом сковородку с жареным мясом, тарелку с малосольными огурцами и бутылку водки с двумя рюмками, я села от него подальше и спросила:

– Нальёшь?

– Налью, почему нет.

Богдан разлил водку по рюмкам, протянул одну мне и предложил закусить огурцом.

– Ну что, за знакомство, что ли?

– За моё быстрое освобождение, – перефразировала я тост Богдана и выпила свою порцию, даже не поморщившись. Наверное это оттого, что мои нервы были на пределе.

– Послушай, а ты горячая штучка. Ты действительно должна понять: уж лучше быть со мной и обслуживать в постели меня, чем мы все втроём пустим тебя по кругу. Ведь мне непросто будет отвоевать тебя у других ребят. Знаешь, какие они голодные? Сейчас проспятся, вспомнят, что тут есть баба, и просто порвут тебя. Ты понимаешь, о чём я? Девочка, это не шутки. Мы все втроём сбежали из тюрьмы.

– Из тюрьмы?! – Я чуть не поперхнулась огурцом. На зека Богдан походил меньше всего на свете.

– Что ты так перепугалась? Осуждённых никогда не видела? Между прочим, в тюрьме жизнь тоже есть.

– А почему вас никто не ищет?

– А с чего ты взяла, что не ищут? Ищут. Просто найти нас не так уж и просто.

– Но вы же не иголка в стогу сена.

– Не иголка. Но и голыми руками нас не возьмёшь.

– Не понимаю. Вы взяли из сейфа Жоры кучу денег. Там же почти двести тысяч долларов. Можно было и остановиться. Но у вас тормозов нет. Вы же запросили нереальную, можно даже сказать – мифическую сумму и при этом ещё захватили меня в заложницы. Зачем вешать на себя столько статей?

– А это не твоего ума дела, – зло ответил Богдан. – Кстати, по нашей информации, твой толстосум всегда с телохранителями ходил. Если честно, я до последнего не верил, что нам так улыбнётся удача. Мало того что ты открыла дверь, даже не поинтересовавшись, кто позвонил, так в хате не было ни одного охранника. И куда они все подевались?

– Мы их отпустили, как только вернулись домой, – задумчиво ответила я.

– Значит, ты тоже постоянно с телохранителями ходила?

– Телохранителей мне обеспечил Жора. До него я никогда не пользовалась их услугами. До связи с Жорой я не раз задумывалась, как защитить себя, оставшись хрупкой женщиной, когда рядом нет сильного мужчины. Если поклонник трусливый и малодушный – большинство носителей мужских половых признаков именно такие и есть, – мне приходилось мысленно отращивать член и стучать им по столу. Но к счастью, эти времена закончились. Жора дал мне охранников.

Я замолчала, меня слегка затрясло. Сама мысль, что я попала в заложницы к людям, сбежавшим из тюрьмы, вызывала панику.

– А почему ты из тюрьмы сбежал? – поинтересовалась я. – Почему недосидел свой срок? Такой большой срок, что терпение закончилось? Так бы по одной статье сидел, а так чёрт знает сколько ещё на себя навешал.

– А ты когда-нибудь в тюрьме сидела? Знаешь, что это такое?

– Нет, не сидела.

– Вот и не спрашивай.

Мы выпили ещё по рюмке водки, и по телу прошла теплая волна.

– А как ты докатился до такой жизни? – чуть слышно спросила я.

– Обыкновенно. Когда-то был как все: окончил авиационное училище, влюбился, хотел жениться. Девка красивая была, на тебя похожа. Каждый день капала мне на мозг, что мечтает о красивой жизни. А что я ей тогда мог дать? Сам только вставал на ноги, но ей хотелось всё и сразу. Одним словом, променяла любовь на деньги и выскочила замуж за хорошо побитого молью толстосума. Я так на свадебку зашёл, просто заглянуть ей в глаза, а она страшно перепугалась, подумала, что я её вместе с этим жирным уродом зарежу. Но я пожелал ей большого счастья и, чтобы хоть как-то заглушить боль, подписался в Чечню.

– Ты воевал в Чечне?

– Да. А почему это тебя удивляет? На «горячие» точки чаще всего идут от отчаяния или полной неустроенности. Я потерял веру в любовь, а вместе с ней и смысл существования. Кто-то спивается, кто-то подсаживается на наркотики и уходит из реальности, а я ушёл от реальности другим способом: уехал воевать в Чечню. Знаешь, война – это совершенно другой мир. Увидел массу людей с покалеченными судьбой, душой и телом. В основном с войны не возвращаются... Многие ребята так и не смогли адаптироваться на гражданке, уходили на другие контракты. Те, кто отслужил в Чечне, редко называют героями. Но я вернулся. Отходил долго. Даже в мирной жизни я оставался на той войне. Некоторое время был абсолютно безбашенным – спал с ножом под подушкой, а на полке в квартире у меня стояли боевые гранаты. Ты в это время мирно спала в чужой кровати и прикидывала, как развести на деньги очередного лоха. Когда вернулся с войны с другими искалеченными ребятами, с ужасом осознал, что у нас нет ни своего праздника, ни уважения общества, ни шансов прожить долгую жизнь. Какое может быть здоровье, если ты столько времени смотрел смерти в лицо? Мало того что я там чёрт-те сколько здоровья оставил, так ещё честно заработанное пришлось зубами выгрызать. Министерство обороны задолжало контрактникам немалые деньги. Мы даже один раз бунт устроили. Добровольно сложили оружие и отказались выполнять приказы командиров. На этот бунт пошли от отчаяния, после того как пол года не получали заработную плату. А ведь нас становилось всё меньше и меньше, ежедневные потери, а о боевых выплатах речи не было. Хотя в Чечне шла война, наши власти официально объявили, что войны нет. Командиры убеждали, что они не отвечают за финансы, и требовали дисциплины. Юристы советовали увольняться и уже дома через суд требовать заработанные на войне деньги. Но мы верили, что государство не должно наживаться на самом святом...

Богдан помолчал, махнул стопку водки и продолжил:

– Ты и представить не можешь, насколько тяжело привыкнуть после войны к мирной среде. У многих проявляются психические расстройства, ведь война реально сносит крышу. Понимаешь, за время боевых действий ты постепенно утрачиваешь чувство реальности. Когда я вернулся, меня встретили проблемы, от которых я в своё время убегал. Больше всего потрясло, что я не могу получить все причитающиеся мне деньги. Молодая девка с ухмылкой на лице предложила подать в суд. Я не представлял, как судиться за боевые... К мирной жизни со всеми её бюрократическими проволочками я оказался просто не готов. Приехав из «горячей» точки, я очутился у разбитого корыта. Ни денег, ни льгот, ни хоть какой-нибудь реабилитационной программы. С каждым днём всё дорожает. Никакого льготного трудоустройства. На войне была трудная жизнь, а здесь она – подлая. Понимаешь, как бы ни была жестока военная действительность, но она не оставляет человека один на один с трудностями. Там мы все вместе... А тут всем на тебя наплевать. Смотрят себе, как ты барахтаешься. Вот я медаль получил: «За отвагу». А девушка из собеса документы на мою медаль и военные бумаги потеряла... Я её за грудки трясу, а она мне милицией грозит и твердит, чтобы я шёл собирать документы по новой. Я просто ошалел оттого, какое равнодушие царит на гражданке. Тут процветает лицемерие. Все носят маски, а вот на войне маски слетают сразу и каждый человек виден как под микроскопом. Всем по фигу, кем ты был раньше и сколько у тебя было денег. Понятно, что если и попал в Чечню, значит, не из крутых. Но на войне в любом случае все равны. Когда-то меня бросила девушка, променяла любовь на деньги. Сказала, что я ей больше не нужен. На войне же я оказался нужным и важным. Даже если кто-то притворяется, то его быстро раскусят. Деньги там не имеют никакого значения, ведь их всё равно никто не даёт на руки. Там нет такого сильного расслоения, как на гражданке. Знаешь, я заметил за собой странную особенность: на войне я получал положительных эмоций гораздо больше, чем тут. – И какие же там могут быть положительные эмоции? Какие радости на войне? Может, тебе просто нравилось убивать?