Елена Аверьянова - Бабочка на огонь

— Все, что я, знаю из известных всем источников — тоже мое, — добавил бы Василий и стал бы снимать свой фильм по Чехову.

Его брат Артем был более прогнозируемым, рациональным творцом. Он снимал то, что нравилось зрителю — конкретно, народу, конкретно, партии, конкретно, зарубежной киноэлите. Снимал Артем фильм, как суп варил — ложка супа народу (за массовость), ложка — партии (за разрешение снимать), ложка — зарубежной киноэлите (за призы).

Василий не осуждал брата, который был его второй половиной. Он даже понимал, что ему-то, Басманову-Маковскому, непонятному ни зрителю, ни партии, ну, если только зарубежной киноэлите — чуть-чуть понятному (так до нее еще добраться нужно), позволяют снимать, а значит, и жить, благодаря всевозможному лауреатству Артема, благодаря тому, что брат крепко уперся ногами в землю и — попробуй сдвинь его. А мог бы тоже не планировать конкретных шагов, парить в своих мечтах птицей, как Василий Басманов-Маковский, творить, как душа просит.

Но вот парадокс, случись так, и ничего страшного не произошло бы. Тогда уж Василий бы отказался от того, чего душа просит, и уперся бы в землю ногами, позволяя брату «путешествовать по небу», выражать себя. Их общий ум, доставшийся им обоим от Микитки Басманова, всегда был направлен на выживание басмановского рода. Артем и Василий, как две равноценные половинки рода, просто бы поменялись местами, перелились бы, как вода, из одной ниши в другую, как кровь — из одного полусердия в другое. Вот такие они были — братья Артем и Василий. Одно целое, а любви — друг к другу — две.

«Было две, — поправил себя Василий Сергеевич и тяжело вздохнул. — Все-таки странной смертью умер брат: нелепой и какой-то насмешливой, глумливой — от руки человека, недоразвитого в умственном отношении, а потому не отвечающего за свои поступки. В стародавние времена посредством вот таких юродивых бог общался с народом, высказывал, так сказать, свои пожелания массам».

«Да, — еще раз тяжело вздохнул Василий Сергеевич, чем очень растревожил всегда чуткую к настроениям мужа Лизавету. — С богом не поспоришь».

— О чем ты, Вася? — окликнула Лизавета своего дорогого и единственного. — Расскажи, полегче станет.

Возвращаться к мыслям о боге — теме, глубоко личной, Василий Сергеевич не стал. О другом подумал вслух:

— Я сегодня жен Артема вспоминал. Их ведь семь было, а я только шесть насчитал. Где ошибся, кого забыл? Вот послушай.

Василий Сергеевич поименно перечислил бывших жен своего брата, дошел до цифры шесть и развел руками.

— Ну, вот опять забыл кого-то, — обиделся он на свою память и спросил Лизавету: — Хочешь, расскажу тебе анекдот про склероз?

Жена не ответила, и он начал рассказывать анекдот из какой-то газеты.

— …потому что у вас буду я — склероз.

Жена легко рассмеялась, а Василий Сергеевич легонько хлопнул себя по лбу и торжествующе воскликнул:

— Вспомнил, кого забыл. Сопочку. Мать Златы. Ну, ты подумай. Четвертую жену Артема забыл. Ведь он с ней дольше всех — лет десять прожил.

— Пятнадцать, — поправила мужа Лизавета. — Потому и забыл, что дороже всех она ему была, что дольше всех с ней Артем прожил.

— Как это? — не понял Василий Сергеевич.

Жена задумалась, подыскивая наглядный пример для более точного объяснения.

— Ну, вот, бывает, ключ ищу, ищу, не помню, куда положила, а потом, глядь, — он на самом видном месте лежит. Или очки некоторые ищут, а они у человека на лбу.

— Да-да, — «пропел» Василий Сергеевич, улыбаясь пришедшим на ум стихам: — Лицом к лицу лица не увидать. Как мне все-таки с тобой повезло, Лизонька. Давай спать.

В этот вечер Катюша так и не спросила тетю Зину, кого убил соседский сын Сережа, какого такого режиссера. Уточнения и подробности чужого горя непременно заслонили бы свое — странную смерть бабушки. В ходе расследования этого события что-то тревожило Катюшу сейчас, не давало уснуть, будто причиной бессонницы были комары или плохо взбитая подушка, «затюканная» Катюшей со всех сторон.

В соседней комнате сладко посвистывала тетя Зина, комары гудели, как самолеты или снаряды в кинофильмах про войну. В семидесятые годы таких фильмов снимали особенно много — их любил генсек. В то время Катюша была юной и восприимчивой к добру и злу в книгах и на экранах двух любимских кинотеатров — «Космос» и «Центральный». Вой снарядов она запомнила на всю жизнь.

«Хорошая ассоциация — комары, — подумала Катюша, — не страшная», — и со злостью сбросила подушку на пол: та наконец вывела ее из себя.

Упершись затылком в жесткий по сравнению с подушкой матрас, уставившись глазами в белые, блестящие доски потолка, она поняла, что бегать от себя и от истины, вдруг открывшейся ей на каком-то отрезке ее путешествия из Любимска в Москву, не стоит.

Слова мужа Славика о том, что он не заходил к бабушке в день ее смерти, насторожили Катюшу, потому что…

«Потому что я не спрашивала его об этом, — созналась себе она. — Зачем он вылез из рамок моего вопроса о телефонном звонке. Выходит, он знал, что кто-то не только звонил, но и приходил к бабушке? Может, он и приходил?»

От сделанного вывода Катюша испугалась и заснула — крепко, быстро, со стороны казалось — спокойно.

Ночью рядом с домом, в кустах долго плакала птица, предвещая дождь. Оттого наутро (как все в мире взаимосвязано) Катюша глядела в окно электрички на лужи и думала:

«Гениальная погода. Просто творческая. В Москве меня ждет удача».

Так она настраивала себя на нужный, рабочий лад — мечтала, забегала мыслями вперед.

Но в Москве, во ВГИКе ее никто не ждал: ни профессор по речи Чепурной, ни связанная с ним удача. Как сообщила Катюше добрая женщина из деканата, оказавшаяся секретарем приемной комиссии, профессор отбыл на фестиваль российских фильмов в Грецию и будет через неделю. Катюша загрустила, но, прочитав на лице секретарши сочувствие, решилась посвятить ее в курс своего дела.

— Вам нужен кто-то из Басмановых, — спокойно и просто, как о соседях по подъезду, сказала о великих людях секретарша. — Василий Сергеевич или Злата Артемовна. Она как раз сейчас здесь, в аудитории номер двадцать пять, — подбирает актрису на одну из ролей второго плана. А фильм почти снят. Попробуйте, может, у вас получится поговорить с ней. Правда, предупреждаю заранее, Злата Артемовна — человек творческий. Понимаете, что я имею в виду?

Катюша испуганно кивнула. От грядущей встречи с хамством у нее неприятно засосало под «ложечкой».

Злата Артемовна оказалась далеко не роковой красавицей, какой, судя по имени, нарисовалась в воображении тихо бредущей навстречу неизбежным неприятностям Катюши.

«Высокая, крепко сбитая, плотная, с железным здоровьем», — вот как изменилось мнение Катюши о дочери недавно убитого режиссера, когда она, заглянув в аудиторию номер двадцать пять, сразу же встретилась со Златой Басмановой глазами и в течение нескольких секунд успела рассмотреть ее всю.