Иосиф Гольман - И весь ее джаз…

– А ты список приготовил? – спросила жена. Ей вовсе не хотелось менять теплую кают-компанию – и просто компанию – на стылые московские пробки.

– Вот он. – Береславский достал из бездонных карманов вчетверо сложенный листок.

– И я одна там буду таскать? – попыталась пристыдить мужа Наталья, втайне понимая тщетность попытки.

– Не будешь, – заверил заботливый муж. – Я договорился с начальником охраны. – Он передал жене визитку. – Тот запустит мультивэн внутрь и даст ребят на переноску. Здесь поможем выгрузить.

– Лично поможешь? – Последнее слово Наталья хотела оставить за собой.

– Посмотрим, – ловко уклонился от ответа профессор.

– Не поняла, – дочитав переданный мужем листок, вдруг явно разозлилась Береславская.

– Что именно? – теперь не понял муж.

– Почему здесь только Оглоблин и Никита? Ты что, Диму Шевцова сюда вешать не собираешься?

– А что, Диму берут в Третьяковку? – вопросом ответил Береславский.

– А что, Никиту берут в Третьяковку? – Отсутствие в списке ее любимчика задело тонкие культурологические струны в душе Натальи.

– Кто арт-директор галереи – я или ты? – поставил вопрос ребром профессор.

И, возможно, зря поставил.

– Ты, – согласилась жена. – Ты вообще лучший в мире отборщик картин. Вот сам езжай на Знаменку и отбирай.

– Хорошо, давай включим Диму, – сменил гнев на милость муж.

Наталья допила кофе и поехала за картинами. Откладывать действительно было глупо.

Тем временем пришли еще гости. Сначала – Вась Васич Соколов. Вообще-то полноправный участник консорциума – джаз-арт-кораблик был ассоциированным членом его флотилии. Но ему и так были бы рады, поскольку дружили с ним все.

Потом – Береславская-младшая. Она же принесла и первый заказ: вечеринку их немаленькой дворовой компании. Обещала полный порядок и попросила не давать скидок. Платил за все их же локальный буржуин, обожавший пари, которые частенько проигрывал. По мнению Лариски, его следовало учить на малых примерах. Папа-Береславский тихо подозревал, что у дочки с юным буржуином роман, и теперь она готовит его к ответственной семейной жизни. Профессор не возражал ни против методов, ни против парня – тот вырос на его глазах и, за исключением терпимых недостатков, имел хорошую сердцевину. В смысле – доброе сердце.

Затем объявилась гоп-компания Машкиных музыкантов. Они приперлись с инструментами, а значит – здесь и очень скоро, – будет джаз.

Тут же начали коммуницировать всякие штеккера и разъемы. Повылезло несколько конструктивных несоответствий, однако желание немедленной музыки было столь велико, что Пашка и гитаристы лезли из кожи вон.

Береславский с Сергеем Дмитриевичем обсуждали конкретные условия его – точнее, Веруниного – входа в дело. В принципе решение было правильным: публика здесь будет именно та, что нужно, с ярко выраженными вкусовыми пристрастиями и с желанием слышать/смотреть/пробовать все новое.

Машка помогала своим ребятам, полностью делегировав все финансово-правовые вопросы своему старшему партнеру.

А вот Джама был в плену.

Почувствовав в бравом капитане слабинку, его атаковали близнецы и уволокли в носовой салон. Там бедняга подвергся всем испытаниям, которые только могли прийти в две безбашенные головки. Он катал их на себе, изображая лошадь. Дрался с ними, как Рэмбо. Пел им песни в стиле «Ранеток». И танцевал в манере покойного Майкла Джексона.

Силы были неравные, один против двоих, но капитан, обладая совершенно недюжинными природными физическими данными – да еще усовершенствовав их целенаправленной физподготовкой, – в итоге умотал обоих оппонентов.

Короче, близнецы спали на левом диване, заботливо прикрытые чьим-то пальто – все гости раздевались здесь.

А сам Джама, поняв, что необходимо восстановить силы, прилег на правый диван, благо, длины хватало. Но, прежде чем заснуть, снова окунулся в свою нерешаемую проблему.

Сегодня приехал на Митинское кладбище, убраться перед зимой на могиле Туровых – в прошлый раз там все было в сорной траве. Сейчас сорняки оказались убранными, могилки – приведенными в порядок. И даже стопка водки стояла на скромном могильном камне.

Джама знал точно – родственников у его друзей не оставалось. Догадка о том, кто мог это сделать, взрывала и без того уставший мозг капитана.

А еще завтра ему обещали точную наколку по Грязному. Если Краснова не остановить завтра, то Туровы останутся неотмщенными. Грязный, по тем же данным, собрался покинуть неласковую к нему Родину.

Чтобы не раскалывать голову окончательно, капитан закрыл глаза и мгновенно окунулся в благодатный целебный сон.

Тем временем в главном салоне начался концерт. На котором был даже гость с улицы. Как когда-то Джама – зашел на звук. И обещал приходить регулярно, даже просил продать абонемент.

Пустяк в масштабах общего бизнеса – а приятно.

Вообще в кают-компании все было по-взрослому. Мария переоделась в предусмотрительно захваченное концертное платье. Валечка Толоконникова была в джинсах. Но даже в этой заморской рабочей одежде выглядела красивой крестьянкой откуда-нибудь из-под Владимира.

Все пелось и игралось от души.

И даже без драки не обошлось, хотя музыканты спиртного не потребляли.

Драка произошла – точнее, чуть не произошла – на сугубо профессиональной почве: басист и барабанщик не сошлись в оценке творчества малоизвестного негритянского коллеги Пашки. Пашку обидело, что какой-то гитараст – так он произнес профессию друга-соперника – смеет иметь свое мнение о великом, хоть и непризнанном ударнике.

Ребята, конечно, немедленно помирились.

Однако Ефим уже поставил галочку в своем бесконечном мысленном гроссбухе.

В их культурном центре, как и в других, гораздо менее культурных, вышибала все-таки нужен. Еще один минус затратного бюджета. Хотя теперь, с приходом Веруниного папы, финансовое положение консорциума выглядело гораздо более симпатично.

Через некоторое время Ефим Аркадьевич заметил в окно подъехавший к причалу женин мультивэн. Он тихо встал, тепло оделся и вышел на кормовую палубу. Здесь профессора-уклониста вряд ли быстро найдут – физические упражнения по переноске тяжестей никогда не были его стихией.

Он сидел в темноте на удобном пластиковом стуле.

Холод еще не успел пролезть в стянутые вязаными манжетами рукава.

Глаза отдыхали на отражении огней в колеблющейся черной воде. Здесь было темнее, чем на Красной Пресне, но совсем темного места в таком мегаполисе, как Москва, наверное, вообще не сыскать.

Даже низко нависшие облака светились, отражая миллиарды городских электросвечей.

Было тепло и свежо одновременно.