Нина Стожкова - Кража по высшему разряду

У служебного входа в Малый оперный ее встретил растерянный Ромка. Вид у богемного бабника нынче был не победный, а какой-то помятый. На Казанову, Дон Жуана или хотя бы на героя-любовника он сейчас никак не тянул. Растянутый свитер сидел мешковато, вылинявшие джинсы пузырились на коленях, щеки были покрыты рыжей щетиной, а мокрые волосы жалкими сосульками прилипли ко лбу.

— Что происходит? — зашипел он, глядя куда-то вбок. — Я на такую жесть не подписывался: грабеж, менты, обыски… У меня, между прочим, дети. И солидная должность в одном из лучших театров Санкт-Петербурга, чтобы ты знала.

— Ага, а кто еще вчера собирался со мной на дело? Кто хотел острых ощущений? Кто играл в благородного грабителя и заступника обиженных? — наехала на него Инка.

— Ну, это ведь был классный прикол… Типа помечтать для остроты ощущений. Поприкалываться и разбежаться. Что-то вроде цветомузыкального секса. Знаешь, Несик, я человек театра. Короче, привык к разным розыгрышам и байкам, которые актеры для понтов выдают за реальные случаи. Они ведь как дети. Постоянно хохмят, чтобы не сойти с ума от жестокой правды своей профессии. От того, что они постарели. Что режиссеры их не выбирают для новых спектаклей. Что они не прошли пробы в кино.

Что разучились играть. Или того хуже, что у них пропал голос. Как у наших, оперных. У нас в театре никому в голову не придет принимать актерские россказни всерьез. Ну, я и решил, что ты тоже возомнила себя актрисой. Этакой запоздалой травести. Решила поиграть в похищение, разогнать кровь вымышленными страхами. Откуда мне было знать, что ты окончательно заигралась. Скажи, и чего тебя сегодня на Мойку понесло? Сама ведь уговаривала меня утром забить на эту затею.

— Пошла попрощаться с Полиной Андреевной перед отъездом.

— Ни фига себе, попрощалась! Ну ладно, а почему тогда не забрала «Графиню». Раз уж она была у тебя в руках на лестнице? Ты ведь так об этом мечтала! Просчитывала разные варианты… Все-таки вы, бабы, странные существа…

— Сама не знаю, — пожала плечами Инна. — Я была словно в каком-то дурном сне. Схватила, побежала, вернула… Наверное, все люди делятся на тех, кто может совершить преступление, и тех, кто не способен на него ни при каких условиях. Никогда. Оказалось, я из вторых. Вот и славно. Зато меня записали в свидетели, а не в участники ограбления.

— Хорошо хоть так. Знаешь, Несик, вот что я тебе сейчас скажу. Москва без писательницы Морозовой опустела. Уматывай-ка ты из Питера поскорее… А то еще ляпнешь ментам про меня чего-нибудь лишнее. Кстати, обо мне уже спрашивали. Говорят, какой-то долговязый мент заходил в театр, мной интересовался. Только этого мне не хватало. Тут контрамаркой не отделаешься. Короче, уезжай-ка подобру-поздорову. Хочешь, я сам тебя вечером на вокзал провожу?

— А как же… А наша встреча?

— В моей комнатке, что ли? Ну, ты даешь! Знаешь что? В свете новых обстоятельств давай, Несик, отложим до твоего следующего приезда. Ты ведь когда-нибудь приедешь ко мне? Ну, как Галка? Все вы рано или поздно приезжаете…

— Нет, не думаю, — равнодушно сказала Инна. — Свет погас, герой смыл грим, и чудо исчезло. Давай лучше простимся здесь и сейчас. Без излишних театральных эффектов. Не надо меня провожать на вокзал, Ром.

— Ну, как знаешь. Так-то даже лучше. После того, что ты мне сейчас поведала, я способен только забиться под одеяло и мелко-мелко дрожать.

— И ты так легко признаешься в трусости? — поразилась Инна. — Ты, супермен, бабник, любитель авантюр и приключений?

— Я за правду и в искусстве, и в жизни, — пробурчал Ромка. — Быть трусом не страшно. Страшно быть покойником.

— Прощай, Ромка. Знаешь, я только сейчас, через столько лет, поняла Галку. Лучше жить одной на чужбине и самой отвечать за все… А для эмоциональной встряски раз в несколько лет прилетать к роковому любовнику на край света. Быть рядом с человеком-праздником, который готов предать тебя в любой удобный момент, — нет, это не каждой по силам.

— Ладно, будешь в Питере — звони, — попросил Ромка и холодно чмокнул ее в щеку. Инна, к своему удивлению, ничего не почувствовала. Ни обиды, ни разочарования, ни тем более желания. Ни-че-го! Образ страстного Казановы остался в памяти, а нынче вслед ей смотрел усталый, слабый, измотанный безденежьем и бытом сорокалетний мужчина, каких в Питере, в России, да, наверное, и в мире большинство.

— Изольда, нам необходимо увидеться, — завопила Инна в телефонную трубку, оказавшись на улице. — Тетушка, вы где?

— Где я? Какая разница! А что случилось? — недовольно отозвалась Изольда, явно не желая раскрывать свое «подполье».

— Сможете в течение получаса подойти в «наше» кафе? Мне надо слишком многое вам рассказать, — настаивала Инна.

— Даже на вертолете я не смогу уложиться в такой срок, — проворчала Изольда. — А я, как тебе известно, предпочитаю электрички. — И, помолчав секунду, нехотя призналась: — Ну ладно, Инка, если тебе это так важно знать… Хорошо, скажу: я у Василия Степановича. Теперь ты понимаешь, что в лучшем случае смогу добраться до тебя через два часа. Да, если позвонит Марк, смотри не проболтайся, где я обретаюсь. А то наш академический Отелло в последнее время совсем озверел от ревности, тебе тоже мало не покажется.

— Хорошо, выдержу любые пытки. Жду вас сегодня в Питере, в «нашем» кафе, есть потрясающие новости. А пока загляну в Русский музей, чтобы согреться и скоротать время, — согласилась Инна. И невольно улыбнулась страстям, бушующим в любовном треугольнике питерских пенсионеров. — Короче, через два часа на том же месте, за столиком, — еще раз напомнила она.

Инна вошла в строгое и величавое здание Михайловского дворца, как входят в кабинет к психоаналитику. С желанием разобраться наконец в себе и своих проблемах. Инна переступила порог музея притихшей и полной смутных догадок. Ее радовала перспектива хотя бы пару часов побыть наедине с великими полотнами, подпитаться мощной энергетикой — страстей, чувств и еще чего-то необъяснимого, — вложенной в каждую из картин ее творцом и теперь, даже через многие десятилетия, исходившей от полотен.

Ноги сами привели ее в залы живописи восемнадцатого века. Инна бродила среди картин, разглядывая парадные портреты дам и вельмож, и с печалью думала, что эти люди тоже когда-то жили, страдали, любили, а теперь от них остались лишь потемневшие холсты. А их далеким потомкам даже любить, сомневаться и страдать некогда. Похоже, большинству из них суждено провести изрядную часть жизни в гипермаркетах и в очередях за кредитами. А вместо портретов их облик останется на любительских цифровых фотографиях, загнанных на CD и в память компьютеров.